Владимир Соболь - Кавказская слава

Мадатов расслабился и вдруг боковым зрением увидел подъезжавшего Тарашкевича.

— Что случилось?

— Фома Иванович передает, что нашел дом, а там…

За спиной треснул выстрел. Валериан еще ничего не успел подумать, а уже держал в руке саблю и разворачивал Проба. Но Ланской поднял руку, успокаивая полковника.

Чапский падал навзничь, и так же медленно из опущенной его руки валился на землю маленький пистолетик вроде дорожного.

Капитан рухнул рядом с неширокой длинной лужей, едва не окунув голову в воду, перекатился на бок, передернул пару раз длинными ногами и успокоился. Несколько гренадеров, не дожидаясь команды, кинулись к командиру. Земцов тоже приблизился.

Один из поляков поднял голову, увидел русского генерала.

— Серце, — сказал он и для верности показал на левую сторону груди. — Згинул. [13] Сердце. Погиб (пол.).

Новицкий толкнул свою кобылу, подъехал к телу польского офицера.

— Хвала! [14] Слава! (Пол. ) — коротко бросил он сверху, приложив пальцы к козырьку кивера.

— Хвала! — ответили, выпрямляясь, четверо, что подбежали к телу.

— Хвала! — грозно крикнули остальные.

Выскочил Рогов, начал командовать. Поляки двинулись с площади, перестраиваясь в колонну. Мертвого капитана на его же шинели несли первым.

Валериан вернулся к своему унтеру:

— Так что же там, Тарашкевич?

— Дом не простой. Офицеры стояли. Много бумаг осталось. Не по-нашему писаны.

Мадатов окликнул Новицкого. Подъехал еще и Ланской, выслушал охотника и приказал:

— Новицкий, быстро туда и каждый листочек прогляди до последнего слова. А ты, унтер, скажешь Чернявскому, чтобы поставил караул у дверей, и, пока ротмистр не закончит, не пропускать ни одного человека, кроме меня и полковников. Поняли? Быстро!..

Валериан уже собирался уводить гусар с площади, когда его окликнул Земцов.

— Помните, князь, поручика, которого корнет ваш обидел? Приезжали неделю назад извиняться?

— Разумеется, помню. Наверное, славный офицер будет.

— Уже не будет. Погиб на валу во время первой атаки. Я скомандовал отходить, перестроиться да снопа ударить. А он решил всех прикрыть один, вместо роты. Ну и подняли его на штыки. Может быть, даже эти. — Земцов кивнул вслед полякам.

— Жаль. Храбрый мальчик.

— Что поделаешь, князь? Самые лучшие и погибают прежде других.

— Но мы-то с вами живы, Петр Артемьевич, — улыбнулся Мадатов.

Но Земцов продолжал смотреть так же сумрачно.

— Либо мы с вами, дорогой Валериан Григорьевич, и не лучшие. Либо…

Мадатов спокойно ждал, что же скажет старый знакомый.

— Либо нас приберегают для чего-то особенного. — Генерал показал вверх. — Для чего же, пока и сообразить не могу. Ладно, князь, повоевали, надо и отдохнуть. Будем ждать армию…

Генерал-лейтенант Ланжерон, командующий первым корпусом Третьей западной армии, вечером десятого ноября тысяча восемьсот двенадцатого года был мрачен почти до свирепости. Собрав командиров полков и дивизий своего корпуса, он объявил приказ командующего армией:

— Пехоте варить кашу, кавалерии выслать фуражиров по реке в обе стороны.

Ланской с Земцовым переглянулись. Гусар решился быть первым:

— Ваше превосходительство! Не слишком ли рано мы собираемся отдыхать? Кампания еще не закончена. Наполеон…

— Генерал-майор Ланской! Наше дело не обсуждать приказы, но выполнять! У нас здесь не военный совет. Я довожу до вашего сведения приказ его высокопревосходительства адмирала Чичагова. Командующий армией приказал войскам варить кашу и высылать фуражиров!

Последние слова граф произнес с особенным ударением и едва заметным командирам полков отвращением. Но Ланской не собирался сдаваться. Окриков начальства он боялся еще меньше, чем сабель и ядер противника.

— Ваше превосходительство! Разрешите напомнить, что моими охотниками захвачены бумаги коменданта города. Среди них ротмистр Новицкий отыскал письма князя Сулковского. Адъютант французского императора сообщает, что Наполеон собирается быть в Борисове четырнадцатого ноября.

— Пленные, взятые моими егерями, сообщают ту же самую дату, — поддержал Ланского Земцов.

Граф Ланжерон поиграл пальцами, словно проверяя, какое из его запястий сильнее, и только. после паузы решился ответить:

— Адмирал считает эти сообщения ложными, признанными лишь ввести его в заблуждение.

Ланской взорвался:

— Если это и ложь, то она сыграет лишь в обратную сторону! Сегодня одиннадцатое. Уже, должно быть, двенадцатое. Кто поручится, что Наполеон завтра же не будет у этих предместий?

— Бонапарт всегда появляется там, где его не ждут, и когда не готовы к встрече, — добавил Земцов. — Мы до сих пор не знаем: где основные силы императора? На сколько отстал Кутузов? Что Витгенштейн? Что Удино? Куда направился маршал Виктор?

Остальные генералы, командиры дивизий, полков через силу заставляли себя вслушиваться в непонятный им спор. Они были измотаны скорым маршем последней недели, сражением за Борисов, хотели лишь получить внятный приказ, передать его своим офицерам и отправиться спать. Может быть, выпить пару стаканчиков для крепости сна.

— Господа, вам бы командовать корпусами, армиями, но не полками. — Ланжерон холодно улыбался и говорил жестко, показывая, что более возражений уже не допустит. — По решению командующего граф Пален с небольшим отрядом двинется вперед именно с целью войти в контакт с неприятелем. Нам же отдан приказ осваиваться в захваченном городе. Варить кашу, искать продовольствие для людей и фураж для животных. Все устали, все валятся с ног.

Граф постучал кончиками пальцев по лежащим перед ним на столе бумагам:

— Я потрясен убылью в кавалерии. Лошади падают быстрее, чем погибают люди. Александрийцы пока еще держатся, остальные полки больше чем наполовину — пехота. А в этом качестве почти не боеспособны. Я говорю не о стойкости, не о храбрости, господа! — Ланжерон повысил голос, заставляя умолкнуть загудевших своих подчиненных. — Я имею в виду только лишь профессиональную выучку. Драгуны должны сражаться и пешими. Но что будет делать на земле улан или гусар, мне пока что неведомо… Итак, господа, вы слышали приказ — исполняйте! Генералы Ланской и Земцов, вас прошу задержаться…

В опустевшей комнате граф пригласил оставшихся командиров сесть к нему ближе:

— Господа, я полностью разделяю ваши опасения, но, увы, лишен возможности довести их до сведения адмирала Чичагова.

Ланжерон не стал рассказывать, как пару часов назад спорил с командующим, убеждая его отвести войска обратно за реку и подготовиться к встрече с французами. На все его доводы адмирал отвечал лишь одно: «У меня есть приказ императора…» Ланжерон доказывал, что невозможно из Петербурга видеть состояние дел на пути от Волыни к Березине, знать, что половина армии оставлена против австрийских и саксонских частей, что генерал Эртель не двинулся из Мозыря, оставив при себе пятнадцать тысяч драгун с мушкетерами, и послал лишь два батальона резервистов, совсем бесполезных в предстоящем им деле… Все, что могли ему сказать Ланской с Земцовым, он знал наперед и сам. Оттого-то был так раздражен возражениями.