Владимир Соболь - Кавказская слава

— Я буду говорить первым. Как сосед Шагабутдина, как сын брата его отца, как человек, которому вы доверили вести вас по дороге веселья.

— Только не уводи нас чересчур далеко, чтобы мы успели вернуться назад к утру, — заметил Абдул-бек, сидевший слева от Шагабутдина.

— Тому, кто опасается заблудиться на ровной дороге пиршества, лучше забрасывать за спину кусочки хинкали. Но я буду говорить о нашем друге Шагабутдине. Мы вместе росли, вместе учились всему, что должен уметь мужчина, — скакать на коне, стрелять, держать кинжал, шашку, топор, холостить быков, стричь баранов, бороться, подниматься на отвесные скалы, обращаться к старшим и женщинам… Везде Шугабутдин был первым среди ровесников. И сколько раз он водил нас за перевалы в гости к шамхалу и богатым купцам Гянджи! Потому, думаю, Аллах так долго и не давал ему сына. Если бы мальчик хотя бы вполовину походил на отца, как могли бы уместиться в одной сакле два таких славных богатыря. Но сейчас, когда мы уже переходим за перевал нашей жизни, нам нужна опора в жизни, нам нужен продолжатель нашего рода. Пусть этот мальчик будет силен и славен. Я не говорю, пусть будет богат. Когда у мужчины крепкие руки, зоркие глаза и храброе сердце, в его доме всегда будет достаток. Может быть, я и доживу до тех лет, когда уже сын Шагабутдина поведет джигитов аула в гости к жителям страны Цор [46] Так горцы называли Грузию. . Пусть будет!..

Они выпили и снова наполнили чаши, они снова поздравили Шагабутдина и опять разлили брагу по чарам. Они ели, они пили, они говорили, радуясь новому джигиту аула, обещая ему жизнь, если не долгую, то во всяком случае славную.

— Если бы он родился вместо моей старшей дочери, сейчас бы мы вместе стояли у завалов, ожидая прихода русских. А так он будет моложе моего внука.

— Не печалься, друг, — крикнул захмелевший Ильяс. — К чему торопить годы. Аллах знает, когда ожидать нам то или иное. А быстрые реки, Шагабутдин, никогда не достигнут моря.

— Но известно было еще старикам — не спеши говорить, спеши делать.

— Поспорили заяц и черепаха — кто быстрее добежит до холма. Заяц не торопился, зная, что в любой момент обгонит соперника. А черепаха не думала, просто ползла без отдыха. И она приползла к холму первой.

Ильяс поставил кувшин и взглянул через стол:

— Странные слова ты сказал, Абдул-бек. Их можно услышать и так и эдак. Их можно вывернуть наизнанку, как шубу зимой, и они все равно окажутся правдой.

— Разве истина греет человека подобно шубе? — усмехнулся Абдул-бек. — Я слышал, что она режет человека подобно острому лезвию.

— Если только его не выковал кубачинец [47] Изделия жителей аула Кубачи славились своей красотой, но надежными не были. ! — Шагабутдин увидел, как два его друга сцепились взглядами, и решил шуткой разрядить давний спор:

— Зачем нам эти потомки ференгов [48] Ференги — европейцы. Есть мнение, что оружейники из Кубачи — потомки мастеров, приехавших в Дагестан из Европы. . Пусть их шашкам радуются лентяи. Моя гурда [49] Шашка отличной стали, изготовленная кавказскими оружейниками. Клеймо — два полумесяца, обращенные рогами в разные стороны. лежит в деревянных ножнах, но…

— Я уже слышал историю о двух отрубленных головах, — учтиво, но резко оборвал тамаду Абдул-бек.

— Две? Неужели там было лишь две? Мне помнится, что лезвие прошло через три шеи, а мне казалось, что оно свистело по воздуху.

— Я был там, — сказал Шагабутдин. — Я видел этот удар и помню, что на землю упало разом четыре головы.

— Да, четыре! — Глаза Ильяса оставили Абдул-бека и обратились словно бы внутрь. — Конечно, четыре! Четырех пленников мы не довели тогда в Эндери. Но я выиграл этот спор и не жалею об утраченном золоте. Не может человек удержать в одной руке два арбуза. Либо ты мужчина, либо купец.

Абдул-бек повернулся к Шагабутдину:

— Каждый думает о своем, говорят лакцы, но мельник лишь о воде.

— Он хорошо сражается, однако рассказывать любит не меньше. Но какая же вода подтачивает твою душу, мой друг?

Абдул-бек помолчал, не решаясь сразу высказать, что просилось на язык с того момента, когда он узнал о рождении сына Шагабутдина.

— Не дожидайся рассвета, увези семью из аула.

Шагабутдин придвинулся ближе и понизил голос почти до шепота:

— Ты думаешь, русские перейдут мост?

Хмельной Ильяс еще не потерял слух и подхватил последнее слово:

— Мост! Мост! Русские бросятся на мост, и он поведет их прямо в руки ангелов смерти! Азраил уже стоит там с кривым мечом! Да, Шагабутдин, увози семью из аула, потому что после завтрашней битвы неделю, месяц женщины не смогут набирать воду в реке. Манас станет красным от русской крови!

Шагабутдин подождал, когда он закончит, и, пока остальные гости кунацкой кричали, поднимая чаши с бузой и брагой, продолжал тревожно выспрашивать Абдул-бека:

— Нас здесь двадцать пять тысяч храбрых, испытанных воинов. На каждого русского приходится трое-четверо наших. Неужели они могут одолеть нас и подняться в аул?

— Вспомни дело у Талгинской горы. Тогда мы тоже были уверены, что русские умрут на завалах. Но они обошли нас.

Шагабутдин в сердцах стукнул кулаком по колену:

— Это мехтулинцы проспали русских. Гасан-хан и его нукеры напились и не слышали даже скрипа колес гяурских повозок. А потом… Да, потом мы ездили в гости к Ярмул-паше, и он усыпил нас сладкими разговорами, а его люди пришли и заняли перевалы.

— Мадатов привел свой отряд из Каракайтага и зашел в спину нашей страже у Волчьих ворот.

Шагабутдин с любопытством посмотрел на Абдул-бека:

— Мадатов? Я слышал уже это имя. Но ты произнес его будто выплюнул.

— Он разрушил мой дом. Теперь на нем долг крови. Я объявляю канлы этому человеку.

К несчастью, Ильясу снова удалось услышать их разговор.

— Канлы?! Наш храбрый Абдул-бек объявляет кровную месть Мадатову! Помнится, в детстве дед рассказывал мне историю, как маленькая, но гордая птичка объявила кровную месть орлу!

Абдул-бек скрипнул зубами, но сумел остаться на месте:

— Выпей еще браги, Ильяс. Выпей и отдохни до утра. Пусть тебе приснятся десятки, сотни отрубленных русских голов.

— Да! Конечно, я выпью за нового джигита в нашем ауле!

Ильяс потянулся к кувшину, а Шагабутдин снова наклонился к своему кунаку:

— Мы хорошо укрепили и берег, и склон горы, и дорогу к аулу. Эти ференги, что пришли с Султан-Ахмет-ханом, знают привычки русских. Мы закрыли входы на мост, мы укрепили берег, где они могли бы спуститься к воде.

— Я прошел налево, до самого конца наших окопов. Там не много людей, и они больше дремлют, чем пытаются услышать врага.

— Там берег высится над водой отвесным утесом. Разве у русских есть крылья, чтобы взлететь на его вершину?