Павел Горбунов - Президенты без государств

— Откуда он взялся?

— Доктор Ольцша попросил меня, чтобы я привел к нему стоящего возле парикмахерской солдата. Я привел. Вот и все.

— А как же вы все вместе оказались в одной машине?

— Как только мы с солдатом вошли в номер, Ольцша приказал мне разыскать доктора Шломса. Выйдя от Ольцши, в первую очередь я постучал в номер Шломса. Его там не оказалось. В буфете тоже. Ключи портье он не сдавал. Я доложил Ольцше об этом, он с досадой в голосе сказал: «Жаль! Мне бы хотелось взять его с собой». Но при выходе из гостиницы мы вдруг встретили доктора Шломса. «Опель» уже стоял у подъезда. Вот так мы оказались в одной машине.

Келлингер взглянул на Орозова. В его взгляде сквозило раздражение и недоверие. Орозов воспользовался возникшей паузой.

— Я не совсем уверен, что это был немецкий солдат, — сказал он. — Возможно, это был даже не солдат.

— Тогда кто же?

— Офицер, переодетый в солдатскую форму. Но это только мое предположение.

— Почему вы так думаете?

— Доктор Ольцша вел себя с ним не так, как вел бы себя с простым солдатом.

— То есть?

— Подчеркнуто вежливо.

Келлингер не верил ни одному слову Орозова. Он уже согласовал вопрос о его аресте и отправке в район эвакуации отделов Главного управления РСХА.

В машине гестаповец молча ударил Орозова кулаком в грудь. Ахмат понял, что занял не подобающее ему место. Поднялся с лавки и сел на пол возле водительской кабины.

Машина, выехав из Берлина, двинулась на северо-запад. В маленьком городе Виштеке она остановилась. Орозова втолкнули в темный подвал, где пахло кошачьей мочей и тухлой капустой.

— Через час расстреляют, — зло буркнул один из эсэсовцев. Дверь захлопнулась. Грохнули тяжелые засовы. Затих топот кованых сапог.

Когда глаза привыкли к темноте, Орозов стал осматриваться. Стены и пол из бетона, дверь окована железом.

Узкий и темный подвал напоминал склеп. Оконце под потолком было густо забрано железной решеткой. Из подвала все вывезли, забыли только плетеный стул да пустой бочонок.

Орозов решил узнать, куда выходит окно. Он перевернул бочонок кверху дном и подтащил его к окну. Затем забрался на бочонок, ухватился за решетку и подтянулся. Перед ним метрах в двадцати возвышалась глухая каменная стена, опутанная колючей проволокой, а над ней виднелся краешек апрельского неба.

Он спрыгнул на пол, подошел к стулу, плюхнулся на него и закрыл глаза: «Отсюда не уйти!»

Орозов понимал, что Келлингер не поверил ни одному его слову. Но дело даже не в этом. Эсэсовцы звереют с каждой минутой. Сейчас ничего не стоит покончить с Орозовым просто так, без всяких улик. Его клонило в сон. Скрючившись на стуле, он кое-как уснул.

Загородная вилла генерала Мадера стояла в глубине леса, на некотором расстоянии от магистрали Берлин — Любек.

Генерал в помятом мундире сидел на диване. Он не раздевался со вчерашнего вечера. Плохо спал ночь.

Запах горящего леса заполнил все комнаты, хотя Мадер не открывал окон. Першило в горле. Он время от времени кашлял, проклиная все на свете, пощадив только разведку.

Все утро генерал возился с огромным чемоданом из желтой кожи. Рядом, уже упакованный, стоял черный чемодан. С этой необременительной поклажей он никогда не расставался, даже в минуты роковых потрясений. Только один человек, кроме генерала, знал, что находится в этих увесистых чемоданах, — Асан. И не просто знал, но в большинстве случаев сам участвовал в приобретении их содержимого, как, впрочем, и многих вещей, украшавших комнаты генеральской виллы.

Закончив упаковку, Мадер тяжело дыша и отдуваясь, оттащил оба чемодана к двери и поставил их за портьерой. Отдышавшись и утешив себя мыслью, что все наконец-то упаковано, генерал стал прохаживаться по комнате. Он думал о причинах катастрофы, о том, почему медлят с переговорами о мире с западными державами. Его размышления прервал телефонный звонок. Он поспешно снял трубку.

— Генерал Майер Мадер слушает! Кто? Говорите громче, — раздраженно крикнул он в трубку. Но вдруг осекся, обмяк. Прошу прощения! Не ожидал. Связь с Берлином давно прервана. Не из Берлина? Да… Я едва слышу вас… — утомленное, бледное лицо генерала как-то сразу побагровело. С ним говорил бригадефюрер СС Шелленберг. Время от времени Мадер утвердительно кивал, словно разговор шел с глазу на глаз. Но вот его плотная, высокая, несколько сутуловатая фигура выпрямилась, свободная левая рука машинально опустилась вниз, в серых, холодных глазах появилось беспокойство, даже страх.

— Слушаюсь! Выезжаю немедленно, бригадефюрер! Во Фленсбург? — переспросил генерал. Получив ответ, осторожно положил трубку на рычаг. Достал платок. — Фу! — вытер вспотевший лоб. Но глаза его все еще тревожно блуждали по комнате.

Мадер находился в растерянности. Он не помнил случая, чтобы бригадефюрер СС Шелленберг сам звонил ему. Чего больше в этом звонке — добра или зла? Вряд ли можно дать на этот вопрос однозначный ответ. Положение на фронтах катастрофическое. Гитлер решил отвести свои войска на юг, покинуть Берлин и вместе с членами правительства поселиться в лесах Тюрингии.

Мадер знал, что Гиммлер, принявший на себя командование армией резерва, передал Кальтенбруннеру все свои полномочия рейхсфюрера СС. Кальтенбруннер тут же издал приказ о переброске в труднодоступные районы Тироля и Штайера эсэсовских частей.

Почему его, генерала Майера Мадера, Шелленберг вызывает не на юг, а на север? В мозгу шевельнулась дерзкая мысль — не хотят ли сделать из него северного Кальтенбруннера. Силы еще есть… Не нынче, так завтра может свершиться чудо атомное оружие нанесет смертельный удар по врагу.

Минуту он был полон прекраснейших иллюзий, представляя себя на вершине Олимпа. Грохот очередной серии разорвавшихся бомб, донесшийся из-за окутанного дымом леса, вернул его к реальности. Он позвал Асана.

— Живо, машину!

Как только за Асаном захлопнулась дверь, генерал кинулся к сейфу. Он достал папки с документами и поспешно сложил их в объемистый портфель. Затем из сейфа вынул шкатулку и несколько футляров с драгоценностями. В одном из них находилось египетское ожерелье. «Только на Востоке умеют создавать такую красоту!» — подумал в который раз, разглядывая ожерелье. Сквозь узкое готическое окно в комнату проникали лучи апрельского солнца, и голубые камни, будто обрадовавшись, заиграли, заискрились огнями. Генерал вспомнил события, происшедшие на даче вдовы Чокаева. Что-то похожее на сожаление шевельнулось в его душе.

В чемоданах были изделия из золота, драгоценных камней, жемчуга, все, что различными путями добыто в частных домах, музеях, храмах и монастырях.