Цирил Космач - Баллада о трубе и облаке

Ходики тикали громко и глухо, потому что рядом с ними стояло окаменевшее недоброе время…

Лейтенант еще раз окинул довольным взглядом отобранные картины, не спеша уложил их в кожаную сумку, потом водрузил на череп глубокую каску, на глаза — черные очки.

— Саплятер! — поманил он указательным пальцем.

— Явольгеррштурмфюрер! — подскочил Заплатар.

Лейтенант кивнул на револьвер Темникара, лежавший на столе, и пальцем словно бы выстрелил в Темникарицу, по-прежнему неподвижно стоявшую под часами.

Задрожав, Заплатар в ужасе оглянулся на нее.

— Саплятер? — удивился Немецкая Смерть.

— А-а-а… — дергался Заплатар.

— Саплятер?! — еще больше удивился Немецкая Смерть.

— А-а-абер [18] Но (искаж. нем.). , — трясся Заплатар, но все же взял револьвер и повернулся к печи.

— Avanti! Corragio! [19] Вперед! Смелее! (итал.) — раздался голос итальянского прихвостня.

— Стреляй, Заплатар! Я готова, — сказала Темникарица, выпрямляясь, и закрыла глаза.

— Was? — прошипел Немецкая Смерть и посмотрел на Темникарицу. Потом согнутым пальцем постучал по лбу Заплатара и засмеялся: — Nicht die Alte! Die Uhr! [20] Что? Не старуху! Часы! (нем.)

— Die U-u-uhr… — идиотски захихикал тот. С облегчением вздохнув, он вытер капли пота на лбу и трясущейся рукой спустил курок.

Что-то лопнуло и зазвенело, ходики начали бить и били не останавливаясь.

— Саплятер? — опешил лейтенант и презрительно покачал шлемом.

Заплатар сделал один за другим еще два выстрела. Старые ходики развалились, и их мертвые части посыпались на пол. И только гибкая стальная пружина птицей просвистела в воздухе; опустившись на середине комнаты, она несколько раз подпрыгнула, потом откатилась к голове Темникара и долго еще билась и позванивала там, словно в ней таилась душа этого дома и она никак не могла отлететь в иной мир.

«Часы разбил! — сказала себе Темникарица, не открывая глаз. — Как же это он, несчастный, не может в меня попасть?»— думала она про себя. Она стояла, ожидая третьего выстрела, и, не дождавшись, подняла веки.

Заплатар смотрел прямо перед собой и локтем вытирал мокрый лоб. Немецкая Смерть натягивал перчатки и скалил золотые зубы.

— Что там? — сказала Темникарица. — Неужто еще не конец?

Лейтенант встал, потрепал по плечу Заплатара и, перешагнув через мертвого Тоне, вышел. Итальянский прихвостень проворно выкатился следом.

На миг воцарилась пустая тишина.

— Как же это ты меня не задел? — спокойно спросила Темникарица.

— Молчите! — разъярился Заплатар. — Я в часы стрелял.

— В часы-то зачем? — удивилась женщина. — Они-то в чем, бедные, виноваты?

— Ни в чем! Такая у него привычка.

— Дурак!..

— Дурак! — хрипел Заплатар. — Это у него сигнал, что нужно кончать…

— Ведь я заранее знала! Только почему же ты со мной не кончил?

— Я-я-я?! — дрожал Заплатар, не в силах поднять на нее глаза.

— Чего дрожишь? Ведь тебе не впервой.

— Замолчите!

— Покончил бы со мной!

— Замолчите! — зашелся он в крике и пошатнулся.

На дворе раздался пронзительный свист.

В доме снова все заходило ходуном; свора бандитов, нагруженная добычей, повалила в сени.

— Уходите! — прохрипел Заплатар и потянул Темникарицу за руку. — Сейчас зажгут!

— Пусти меня, несчастный! — строго сказала Темникарица, вырывая руку. Подбежав к Темникару, она встала возле него на колени. Погладила его лоб и щеки своей шершавой и почти прозрачной старческой рукой, потом медленно накрыла тело ветхой австрийской шинелью. Наклонилась к Тоне и погладила его по голове, потом вдруг опрометью кинулась за дверь, взяла рушник, встряхнула его и аккуратно накрыла лицо сына.

— Саплятер! — неслось со двора.

Заплатар, дернувшись всем телом, схватил Темникарицу и выволок ее из комнаты.

Немецкая Смерть оцепенело стоял возле черной колоды и, держа руку в перчатке на топорище, другой через плечо указывал на огороженный садик.

— Явольгеррштурмфюрер! — отозвался Заплатар и потащил Темникарицу по склону.

— Пусти! — Она снова вырвала свою руку. И сама пошла наверх. Встала у большого куста шиповника, проглядывавшего сквозь почерневшую трухлявую изгородь. Поправила на себе платок, взглядом обвела двор. — Юстина!.. Где Юстина?.. Живьем сгорит!..

Заплатар качнулся и шагнул вперед.

Она жестом остановила его.

— Ведь она уже мертвая! — И в голосе ее прозвучало облегчение. — А если и не мертвая, то лучше для нее остаться в доме. Хватит с нее!

— Я-я-я не-е виноват! — трясся Заплатар.

— Молчи, несчастный! Молчи! — ответила она тихим, хватающим за душу голосом.

В дверях показались встрепанные солдаты. Они вышли во двор и встали, как верные псы, ожидающие нового приказания.

Немецкая Смерть поднял руку, чтобы стереть все перед собой, но ему помешал итальянский прихвостень. Размахивая руками, он кричал:

— Е la figlia? Е la figlia, la maledetta putana? [21] А дочь? А дочь, эта проклятая потаскуха? (итал.)

Лейтенант величественно опустил руку и пожал плечами, прихвостень повернулся к солдатам и широкими жестами южанина растолковал им, в чем дело. Сверкнув зубами, солдаты вернулись в дом.

Темникарица впилась взглядом в двери своего дома. Она увидела, как из тьмы появилось судорожно извивающееся обнаженное белое тело.

— Юстина! Юстина! Не бойся!.. — Раскинув руки, она устремилась к дому.

— Саплятер! — прозвучал резкий голос.

Заплатар кинулся за Темникарицей и схватил ее за руку.

— Пусти! — крикнула она и рванулась с такой силой, что, не удержавшись на ногах, рухнула в снег. Лежа неподвижно на земле, она смотрела на двери своего дома. Белое тело бросили наземь, потом солдаты опять подняли его и потащили к порогу. Больше у Темникарицы не было сил смотреть. — Убейте ее! — закричала она. — Звери! Убейте ее!..

И, словно повинуясь ее приказу, Немецкая Смерть вытянул руку. Грянул выстрел. Солдаты отскочили в сторону, точно дикие звери, белое тело осталось лежать на пороге, такое белое, такое изломанное и неподвижное, словно никогда и не было живым…

— Я… я… я… — всхлипывал Заплатар, нагибаясь к Темникарице и пытаясь ее поднять.

— Молчи, несчастный! И не прикасайся ко мне! — глухо ответила женщина, но голос ее звучал такой угрозой, что тот отшатнулся.

Медленно поднялась Темникарица, стряхнула снег с одежды. Она почувствовала, что избавилась от последней тяжести. Стала легкой, легкой и одинокой. И одиночество придало ей силы, сделало ее воистину непобедимой…