Владимир Карпов - Взять живым!

Да здравствует Франция!»

В конце множество подписей.

Ромашкин отдал эту бумагу подполковнику Линтвареву.

— Это очень ценный документ, — сказал замполит. — Его надо послать в газету.

Сверхмощная неприступная крепость Кенигсберг была взята Советской Армией в течение трех дней.

Впервые за всю войну не нужно было спешить, перегруппировываться и отправляться на какой-то другой участок. Бои в Восточной Пруссии почти всюду закончились. Только на Земландском полуострове, на берегах залива Фришес-Хафф, добивали сбившиеся туда остатки прусской группировки. Но там было достаточно наших войск, и части, взявшие Кенигсберг, остались вроде бы без дела.

Ромашкин всю войну мечтал отоспаться после окончания боев, думал: завалится на неделю и будет спать беспробудно. Но вот предоставилась такая возможность, а спать совсем не хотелось. Солдаты и офицеры ходили по огромному городу, на его улицах кое-где еще догорали головешки. Небезопасно было передвигаться между многоэтажными зданиями, выгоревшими внутри. Иногда махина в пять — семь этажей вдруг плавно кренилась и с грохотом падала, подняв пыль выше соседних домов.

И все же Ромашкин со своими ребятами ходил, рассматривая чужой мир, глядел на вывески кафе, магазинов, кинотеатров, мастерских, заглядывал в брошенные квартиры, разговаривал с вылезшими из подвалов стариками и женщинами. У них был измученный, пришибленный вид — еще не опомнились после бомбежек и артиллерийского обстрела.

Во дворах, скверах, на площадях толпились красноармейцы, умывались, сушили портянки у костров, варили еду, смеялись, отдыхали.

Ромашкин вместе с ребятами вернулся к кострам своего полка. В это время подъехали на газике член Военного совета Бойков и командир дивизии генерал Доброхотов.

— Ну, как жизнь, товарищи? — весело спросил Бойков.

С тех пор как Ромашкин видел его последний раз, Бойков немного располнел, лицо округлилось, но глаза по-прежнему были улыбчивыми и добрыми. «Забот стало меньше, — подумал Василий, — вот и поправился». Генерал увидел Ромашкина, воскликнул:

— Жив наш курилка! — И шагнул навстречу, протягивая руку.

— Живой, товарищ генерал, — ответил Ромашкин.

Разведчики гордо поглядывали на бойцов, сразу их окруживших: вот, мол, как наш командир с таким большим начальством, запросто!

— Что-то ты за войну мало вырос! Сколько хороших дел совершил, а все в лейтенантах ходишь.

— В старших, — поправил Ромашкин.

— Товарищ Доброхотов, надо поправить это дело. Скоро перейдем на мирные сроки выслуги. Надо Ромашкину хотя бы капитаном войну закончить. Заслужил!

— Поправим, товарищ член Военного совета, — сказал комдив. — В бою ведь так: воюет и воюет человек, делает свое дело хорошо, а мы к этому привыкаем, будто так и надо. Сегодня же отправлю представление.

— Мне по должности не положено, — смущенно сказал Ромашкин.

— И должность найдется, — успокоил комдив.

Ромашкин посмотрел на своих разведчиков. «Значит, придется с ними расставаться? Куда и зачем уходить мне от своих людей? А может, даже из полка заберут?» Василий торопливо стал просить:

— Товарищ генерал, может быть, довоюю со своим полком до победы, а там видно будет?

— Все, уже довоевался. Нет у нас впереди боевых задач. Мы войну завершили.

Вдруг зароптали, заговорили солдаты, молча слушавшие весь этот разговор:

— Как же так, а Берлин?

— Мы на Берлин хотим?

— Воевали, воевали, а Берлин без нас брать будут?

— Ведите нас на Берлин!

Бойков улыбался, потом негромко, чтобы затихли, сказал:

— Вы свое дело сделали. Остались живы, разве этого мало?

— Мало) Мы Берлин хотим взять!..

— Вот развоевались! — засмеялся Доброхотов. Генералы уехали по своим делам, а солдаты еще долго говорили о том, что в Берлине побывать надо бы.

Желание солдат из полка Караваева все же сбылось; конечно, не потому, что этого хотели солдаты, и не потому, что их просьбы учли генералы, а просто потребовалось усилить группировку, наступающую на Берлин. Пришел приказ — и некоторые части на машинах автомобильных батальонов стали совершать форсированный марш к центру Германии. Был среди этих частей и полк Караваева.

Замелькали готические надписи на белых указках — разные бурги, дорфы, ланды, фельды, хорсты, лебены: городки с красными черепичными крышами, домики с балкончиками, башенками, цветами на подоконниках, фольварки и господские дома, заводики, пивные, кафе, сосисочные, магазины, чистые леса, хорошо разлинованные поля, начинающие зеленеть свежей травой.

Автострада бежала в глубь Германии — великолепная, широкая, ухоженная, под нее ныряли или перелетали над ней по могучим мостам, нигде не пересекаясь, не мешая движению, рокадные дороги.

По обочинам автострады и по всем боковым дорогам струился поток людей. Они толкали перед собой тележки, несли на спинах мешки, вели нагруженные велосипеды, катили детские коляски. Шли на восток из неволи русские, белорусы, украинцы, поляки. На запад — англичане, французы, болгары, чехи и другие жители Европы. Они приветливо махали солдатам, которые неслись на машинах к Берлину добивать там фашистов.

К Берлину было стянуто так много частей, что не хватало места, дивизии стояли в затылок, ожидая возможности ударить по «логову».

Полк Караваева сосредоточился в пригороде, ждал отставшие тылы. Все радовались приближению победы, и в то же время как-то не верилось: неужели и вправду конец войне?

Уже не весь Берлин, а только его центр оставался в руках фашистов. Ну какая могла быть в этот момент для разведчика работа? И наши и немцы не сомневались, что боям осталось греметь недолго.

Раньше Василий со своими разведчиками определял силы и группировку противника, искал его резервы, выявлял позиции артиллерии, расположение штабов, разгадывал замыслы фашистского командования. Теперь ничего этого не нужно. Все ясно. Вот дымятся развалины Берлина, фашистской армии больше не существует, резервов нет, замыслов нет.

Ромашкин лазил с разведчиками по развалинам, приводил пленных, в которых теперь недостатка не было. В любом подвале без хлопот можно было взять фашистского офицера, а то и двух-трех. Порой они сами шли навстречу, выставив перед собой на палке белую тряпку.

Однажды Василию в голову пришла простая и ошеломляющая мысль: «А где же Гитлер? Ведь где-то здесь он, совсем рядом, в этих горящих и затянутых дымом развалинах. Вот бы кого захватить! Ну ладно, пусть даже не самого Гитлера, а какую-то высокопоставленную шишку, допустим, Геринга или Геббельса. Сейчас они все сбились в кучу, их наверняка охватила паника, будут удирать поодиночке. Какой для нас удобный момент!..»