Станислав Гагарин - Мясной Бор

— Нечего, лейтенант, в снегу байбайкать, — с суровой нежностью ворчал пожилой мужик по фамилии Зырянов. — На-ко, сухарика пожуй, да поднимайся, поднимайся… Чай, сам сибиряк-охотник, знаешь, что от такого сна бывает.

Пять суток блужданий по лесу да без маковой росинки во рту — тут и сибиряк загнется. Никонов сухарь сжевал и загибаться раздумал. «Надо вставать, — подумал он. — За меня мою работу делать никто не станет. Пока живой — давай воюй, лейтенант Никонов».

Поднялся вовремя, дело ему тут же нашлось. Полк блокировали с двух сторон, немцы открыли огонь, завязалась перестрелка. Что делать? Скоро ведь отвечать врагу будет нечем…

— Собрать оставшиеся патроны! — приказал командир. Все, что нашлось в подсумках, отдали остающимся их прикрывать, а сами стали выходить из-под обстрела. Отошли пару километров, обошли пришельцев и вернулись на старое место, где группа прикрытия лежала вся перебитая,

— Ну, — сказал комполка, — вот что, братцы… Стрелять нечем, а пробиваться к своим надо. Примкнуть штыки! Встретим немцев — возьмем их на «ура». Больше брать не на что… И потихоньку, не поднимая шума, рассчитайсь!

Двадцать человек их от полка осталось.

— Значит, я двадцать первый, — усмехнулся командир полка. — Очко… Пошли, славяне!

Ночь была звездная, мороз жал по-страшному, двигались торопко, мечтали о тепле и горячем чае, про встречу с немцами не думали.

Снова пересекли железную дорогу. Неподалеку от станции увидели огромный костер, вокруг него стояло много немцев, грелись. Командир провел группу в семидесяти метрах от костра, прикинув, что из-за сильного огня их не заметят. Так и получилось. Прошли мимо греющихся у гигантского костра немцев без единого выстрела. Впрочем, с нашей стороны и сделать-то их было нечем. У командира, правда, оставался патрон в пистолете для себя, и Никонов сохранил пару в барабане револьвера.

Вернулись все двадцать один человек на прежние позиции у Спасской Полисти, откуда начался бессмысленный рейд полка. Было два батальона, осталось, как сказал комполка, ровно очко.

Отправили людей за кашей, ее наварили много, и на тех, кто не вернулся, ешь теперь, живые, не хочу… По правилу — кому сколько влезет — умяли по полтора-два котелка. А Гончарук, большой мужик, тихоповоротный, ведро каши схарчил. Народ удивлялся, сочувствовал: пропадешь, Гончарук. Не пропал боец, обошлось благополучно.

И снова полк на переформирование отошел.

После совещания в штабе Лебедев подошел к начальнику Особого отдела:

— Мне б хотелось лично участвовать в продуктовой операции.

— Выяснить возможности источника продснабжения? — Шашков понимающе улыбнулся и согласно кивнул: — Сделаем в лучшем виде. Хоть вам и не положено по чину, только я вас понимаю, товарищ…

— Просто Николай Алексеевич…

— Хорошо, — согласился Шашков. — Завтра прибудет Олег Кружилин с людьми, есть у меня такой лихой вояка-философ. С ним и пойдете в поиск. Операцию поручу разработать Астапову. Он большой спец по части ловушек.

К прибытию Кружилина старший лейтенант госбезопасности Астапов уже прикинул, где сподручнее перехватить им у противника продовольствие. Олег доложил про обстановку на берегах реки Тигода, за которую как за естественную преграду отходили, сосредоточиваясь, части 2-й ударной, и Шашков сказал: со всеми людьми поступаешь в распоряжение Астапова.

— Пойдешь в поиск за щами и кашей, — усмехнулся Александр Георгиевич. — И комиссар тыла с вами. Отвечаешь за него головой, брат Кружилин…

…Олег взял с собой четверых бойцов и Степана Чекина. Сержант так и остался маленьким и тщедушным, но хватким был до удивления, чем и завоевал уважение красноармейцев. В надежность его верили, а это на войне первейшее дело.

Значит, вместе с комиссаром их было семеро. Астапов до лесной чащи между двумя болотами группу проводил.

— Пройдете лесом, там гать лежит, — напутствовал особист, испытывая некую неловкость от присутствия бригадного комиссара, тот ведь старший, ему надо докладывать.

А с другой стороны, ответственность за операцию на Олеге. Выручил Лебедев.

— Вы ему, ему толкуйте, — мягко направил он особиста. — А я иду в поиск вроде как посредник. А вообще — живьем хочу врага увидеть. У вас он, говорят, особо стойкий.

— Да уж, — отозвался Астапов, — есть такое дело. Серьезный противник. А главное — сытый.

Он уточнил, что гать эту немцы зовут Вильгельмштрассе. Они все лесные дороги назвали именами берлинских улиц, у них даже Унтер ден Линден имеется. Но это подальше, туда не добраться.

— По этой самой Вильгельмштрассе проходит транспорт, — сказал Астапов. — Имеем сведения, что доставляют и продукты.

…Идти по настилу рискованно, можно с Гансами носом к носу столкнуться, и Олег приказал перебраться на боковую тропу. Она, правда, наполовину была залита водой, но идти, ощупывая ногами, достаточно ли прочен грунт, можно. Прошли с километр, углубляться дальше в тыл было опасно, и Кружилин группу остановил. Вернулся и высланный вперед Чекин.

— Гать рядом, — сказал он. — И кто-то по ней уже едет… Слышал звук мотора, кажется, вездехода.

— Быстро вынуть жерди из настила! — распорядился командир роты. — Вы останьтесь со мной… — Последнее относилось к бригадному комиссару, вооруженному немецким автоматом, подарком Шашкова.

По бревенчатому настилу, перебирая жерди траками гусениц, неспешно перемещался тягач с открытым верхом и прицепом на коротком жестком буксире. В кузове тягача сидели четверо немцев.

«Подходяще, — подумал Кружилин, — и еще водитель на закуску…»

Старший лейтенант знал, что Чекин с бойцами уже разобрал настил и залег с той стороны гати. Сейчас тягач остановится…

— В чем дело, Ганс? — заорал, вскакивая в кузове, унтер-офицер. И до Олега донеслись знакомые «доннер-веттер», «шаесе», «химмель гот» и «ферфлюхтер».

Унтер-офицер бегал там, где обрывался настил, изощрялся в ругательствах, вставляя в бедный по этой части немецкий язык сочный русский мат. Виртуоз он был в этой области отменный, и Олег невольно улыбнулся. Наконец старший команды увидел в кустах жерди, брошенные впопыхах Чекиным и его ребятами. Теперь он стал кричать на солдат: «Штайн ауф! Шнеллер! — Вставайте! Быстрее!» Солдаты мигом соскочили с тягача и принялись стаскивать жерди на место. Они по двое, унтер тоже включился в работу, лишь водитель не тронулся с сиденья, носили изъятые из Вильгельмштрассе бревна.

Пока гансы работали, разведчики подтянулись к тягачу поближе и ждали, когда немцы исправят настил. Тем оставалось уложить последнее бревно, когда Кружилин скомандовал: «Хенде хох!» Унтер отпустил край бревна, испуганно воззрился на вылезших из болота русских. Виду иванов был, мягко говоря, бродяжий. Бойцы поснимали с пленных карабины, а Чекин лишил унтера ремня с пистолетом.