Станислав Гагарин - Мясной Бор

Вы можете переходить и без пропуска и с вами будут обращаться как с перебежчиками. Предъявитель сего, не желая бессмысленного кровопролития за интересы жидов, оставляет побежденную Красную Армию и переходит на сторону Германских Вооруженных Сил. Он может перейти и без этого пропуска, крича при подходе к немецким линиям: «Штыки в землю!» Немецкие офицеры и солдаты окажут перешедшему хороший прием, накормят его и устроят на работу.

Пропуск действителен для солдат, офицеров и командиров, а также и для комиссаров и политруков.

Руди Пикерт стал ефрейтором. Это первое для себя звание он получил после отъезда с передовой писателя, при его активном содействии. Вообще-то Ширрваген просил у комбата Кайзера для Руди нашивки фельдфебеля, но командир роты, этот чертов пруссак, на вопрос командира батальона, каковы у него, Германа Титца, соображения, заявил, что Пикерт и в нынешнем его качестве чересчур умен для рядового солдата вермахта, а в звании фельдфебеля станет просто невыносимо умным.

Саксонец подробностей этих не знал, а к новому званию отнесся иронически, хотя и не поскупился на очередную выпивку для товарищей. Подвыпивший Вендель порывался облобызать Пикерта и твердил, что при такой светлой голове, как у Руди, других званий саксонцу не потребуется, ибо не кто иной, как их любимый фюрер, был только ефрейтором, а стал командовать лучшими генералами рейха.

Это случилось незадолго до того, как группа генерала Венделя, однофамильца фельдфебеля, мощным ударом от Чудова и Спасской Полисти вышла передовыми частями на коммуникации 2-й ударной. Батальон Гельмута Кайзера и входившая в него рота пруссака Титца принимали активное участие в решительных боевых действиях против изможденных голодом, беспрерывными бомбежками и артобстрелами иванов. Когда ловушка у Мясного Бора захлопнулась, русские принялись прорываться изнутри, и ландзеров порою охватывал ужас от той неукротимой ярости, с которой атаковали их позиции одичавшие на вид, одетые в зимнее обмундирование красноармейцы.

В июне пришла небывало жаркая для этих мест погода, в болотах проклюнулись мириады личинок, и в воздухе появились несметные полчища комаров. Спасения от них не было нигде. Утешало разве что осознание непреложного факта: комары в равной степени едят и солдат противника. Правда, Вендель полушутливо, полусерьезно ворчал о том, что комары есть дьявольское оружие Сталина, которое русский фюрер приберегал именно для такого случая. После ожесточенных боев в междуречье Глушицы и Полисти батальон майора Кайзера отвели на кратковременный отдых и пополнили новыми ландзерами вместо выбывших из строя.

Гельмут Кайзер получил задание искать слабые стыки между обессиленными русскими дивизиями, проникать в их глубокий тыл, а там изнутри наносить удары по штабам, сея панику и страх среди окруженцев, деморализуя красноармейцев, сбивая с толку командиров противника.

Первая же попытка проникнуть незамеченными в тыл противника через его весьма разреженные позиции оказалась для роты неудачной. Возьми они правее или левее, все бы обошлось. Но боевому охранению, высланному командиром вперед, «повезло»: наткнулись на красноармейца, дежурившего на огневой точке. Он открыл яростный огонь, и хотя никто не пришел ему на помощь, положил семерых солдат.

Остервеневшие ландзеры добили его, даже не допросив, чем вызвали гнев и неподдельное возмущение обер-лейтенанта Германа Титца. Он успокоился только после того, как ему сообщили о захвате в плен второго красноармейца. Но этот был нем как рыба. Напрасно ротный спрашивал его о расположении позиций, где находится штаб, по какой дороге снабжают боеприпасами и продуктами, где установлена их секретная артиллерия — «катюши». Русский молчал. Распалив на костре шомпол от карабина, обер-фельдфебель Вендель прикладывал красный прут к спине и плечам обнаженного по пояс врага, но и слова из него вытянуть не смог.

— Разрешите мне его по-другому испытать, господин обер-лейтенант? — обратился к Титцу ефрейтор Оберман.

Недавний еще новичок, он быстро освоился в роте и метил уже в унтер-офицеры.

Ротный махнул Венделю: пусть, дескать, попробует. Тогда Оберман отхватил ножом кусок хлеба и стал намазывать его свиной тушенкой, проделывая это на глазах у русского. Мужественно терпевший раскаленный шомпол, пленный отвел глаза. Вендель ударил его по щеке: он понял, что задумал сметливый ефрейтор. Затем Оберман стал вертеть куском хлеба с тушенкой перед лицом красноармейца, визгливо повторяя: «Ессен! Ессен!» Он старался, чтобы запах еды проник в ноздри пленного. Глаза русского расширились, он замычал и, до того бесстрастный, в одно из мгновений, когда Гейнц пронес кусок у него перед носом, рефлекторно повел головою вслед.

— Жри, жри, Иван! — закричал ефрейтор. — Вот посмотри, как это надо делать!

Он приблизился к русскому, широко раскрыл рот и стал кусать хлеб с тушенкой, давясь и проглатывая, почти не жуя, кривляясь, корча забавные рожи. На глазах у русского выступили слезы.

Ландзеры расхохотались, и даже надменный Титц ухмыльнулся. И тут Руди Пикерт выстрелил пленному в живот. Он бы мог просто застрелить его, но тогда поступку его не было бы объяснений и, следовательно, прощения. Руди Пикерт допускал, что по суровым законам войны можно использовать раскаленные шомпола, хотя сам бы не стал этим заниматься. Ефрейтор понимал: его роте нужны сведения о русских. Чем больше они их получат, тем больший урон нанесут врагу, тем меньшее число его товарищей погибнет. Все это старо как мир. И Пикерту было понятно, что если даже этот иван нарушит присягу и выдаст секреты русских, то по приказу ротного командира его все равно пристрелит тот же Вендель или ефрейтор Оберман. Могут и ему, Руди Пикерту, будущему пастору, ловцу человеков, поручить это незначительное, такое обычное во время рейда по тылам дело. Все это так, но фокусов Гейнца с куском хлеба Пикерт перенести не мог. И в живот он стрелял по двум соображениям: хотел обезопасить себя, сейчас он вывернется из создавшейся ситуации, и давал этому славянину шанс. Руди интуитивно ощущал, что после его выстрела добивать пленного не станут, интерес к нему сразу исчезнет и переключится на него, Пикерта. Нисколько не удивляясь тому, что в состоянии действовать так обдуманно и расчетливо, хотя соображение, которое Руди сейчас реализовал, возникло и оформилось в его сознании за несколько секунд, ефрейтор Пикерт поднял автомат и выпустил русскому пулю в живот. «Она совсем небольшая, парень, — внутренне усмехнувшись, сказал Руди пленному ивану. — И если тебя подберут скоро, полевые врачи в два счета ее достанут».