Станислав Гагарин - Мясной Бор

Борис Бархаш лежал на спине и смотрел в небо, закрытое багровым дымом. Он жалел, что так и не успел приступить к давно задуманной книге о презумпции естественности в объяснении явлений космического характера. «Естественна ли моя нынешняя смерть? Как соотнести ее с теорией взаимной обусловленности явлений?» — подумал философ, и некоторое время он жил с этой мыслью.

Затем дух его отлетел.

Его не удивила пустынность венских улиц, которыми он проходил, неторопливо, цепко, художнически примериваясь к выдающимся шедеврам архитектуры, стараясь выделить те, к которым пока еще не обращался при исполнении заказов. Третьего дня мебельщик Блувбанд, брезгливо перебрав стопку гравюр, изготовленных Адольфом, поморщился и заметил, что херр Хитлер — первую букву его фамилии Блувбанд произносил подчеркнуто мягко — повторяет в картинках одно и то же — необходимо разнообразить сюжеты… Адольф хотел возразить: ведь его работ никто не видит. Блувбанд, как и другие мебельщики Вены, по тогдашней моде наклеивает его, Адольфа Гитлера, творения на ту часть шкафов, которой их поворачивают к стене. И что большего унижения для художника придумать невозможно… Вслух Гитлер не сказал ни слова. Только засопел чуть заметнее, но тут же подавил эту рефлекторную привычку, она предшествовала срыву в невротическую истерию, а перед Блувбандом давать выход магнетической энергии бессмысленно. Бог мебельщика, равно как и прочих детей Израилевых, — деньги.

Была середина дня, и пустынность Рингштрассе, площади Святого Стефана странно не удивляла художника. Безлюдным оказался и Бургплац, сиятельные конники которого показались Гитлеру неуместно большими. Он подумал, что следует включить в число новых гравюр мавзолей эрцгерцогини Христины, творение Кановы, и очутился вдруг перед церковью капуцинов, где находился склеп, в нем хоронили императоров, начиная с Матвея. Его и увидел Гитлер в небольшой группе людей, наряженных в царственные одежды. Они стояли друг за другом у входа, образуя смиренную очередь.

— Нам не сюда, молодой человек, — сказал Гитлеру крайний, и Адольф понял, что перед ним император Матвей. — Судя по всему, вы из последних отпрысков, а порядок такой: регистрация мертвецов начинается с недавно умерших.

— Но я еще живой! — воскликнул Гитлер.

— Вы так считаете? — сощурился монарх, — Нет, коль вы с нами, то живым не можете быть.

— Но кто это все придумал? — спросил Адольф.

— Новый император Германии. Ему почему-то нравится, чтобы его называли вождем. Вы из какой ветви Габсбургов?

— Не из какой, — буркнул Гитлер.

— Значит, вы Гогенцоллерн? — осведомился император Матвей. — Кто именно?

— Никто! — воскликнул вдруг истерически Гитлер, — Оставьте меня в покое… Никто!

От собственного крика фюрер проснулся и, постепенно возвращаясь сознанием в явь, подумал о том, что император Матвей неспроста задавал ему вопросы, связанные с происхождением вождя.

«Снова происки моих врагов, — с усталой отрешенностью подумал он, все еще не вернувшись до конца в реальный мир и не понимая, в каком времени и пространстве находится сейчас. — Надо сказать Генриху, пусть еще раз пройдется по цепочкам моей родословной».

К этой глухой еще ночи 3 июля 1942 года, когда Гитлер проснулся за четверть часа до намеченного им самим срока, чтобы лететь с аэродрома Ангербург вместе с Гальдером в Полтаву, нити, так или иначе ведущие к тайне происхождения фюрера, давным-давно были взяты Гиммлером на особый контроль. Любая утечка при этом исключалась, возможные источники ее без лишнего шума ликвидировались.

Главной опасностью было то белое, или иного цвета пятно, которое связывалось с внебрачным появлением отца фюрера, Алоиса Шикльгрубера, который стал Гитлером только тогда, когда его усыновил отчим. Его мать, сорокасемилетняя Мария Анна, вышла замуж за Георга Гидлера — буква «т» в его фамилии появилась позднее, — имея на руках пятилетнего парнишку Алоиса, которого перезрелая девица Шикльгрубер родила от неизвестного лица…

Генеалогию семьи Гитлеров дотошные, геральдисты проследили до пятнадцатого века, но все они спотыкались на одном-единственном факте — отец вождя, Алоис Шикльгрубер-Гитлер, не был родным сыном Георга. И тут возникла кощунственная версия о которой и помыслить было страшно. Враги рейха и германского народа осмеливались предполагать, что соблазнителем Марии Анны был некий еврей-коммивояжер… Версия стоила головы многим болтунам, но существовать она существовала, и по ней выходило что радетель за чистоту арийской расы сам на четверть является иудеем…

Но это же немыслимо! От Гиммлера фюрер получал непременно только одно утверждение: грязные инсинуации. С происхождением Гитлера полный порядок, оно безупречно. Но вождь не верил Черному Генриху до конца. И довольно часто подумывал о том, что Гиммлер сосредоточил в одних руках слишком мощный сыскной и репрессивный аппарат.

…Пока они с Гальдером летели в Полтаву, в штаб группы армии «Юг», Гитлер втолковывал начальнику генерального штаба Гальдеру, что противника необходимо постоянно ослаблять с помощью небольших прорывов в ходе операций

— Основная цель операции «Блау» — уничтожение живой силы русских, — сказал Гитлер. — Не дать им уползти к Волге, брать в клещи отступающие дивизии и пресекать их попытки прорваться к главным силам!

— Передовые отряды ударной группы Вейхса подходят к Дону, мои фюрер, — сообщил начальник генштаба. — Но северный фланг, на воронежском направлении, активно контратакует 5-я танковая армия Брянского фронта…

— Я снимаю задачу по взятию Воронежа! — резко произнес фюрер. — Война — акт творчества, генерал… Это вдохновение, а не следование инструкциям, пусть и толково разработанным в вашем штабе. Нет необходимости брать Воронеж при любых обстоятельствах. Если обнаружится, что русские наступают с севера крупными силами, то пройдем к Дону южнее.

Прилетели в Полтаву к семи утра, фюрер немедленно открыл совещание. Он начал с трагической случайности, в результате которой майор Реихель попал в руки противника с важными документами по операции «Блау». Будем исходить из того, что русские знают о наших намерениях, — довольно спокойно примирился с этой неизбежностью фюрер. Чем это угрожает нам? Организовать сопротивление вермахту в ближайшее время противнику не удастся. Но есть опасность другого рода. Маршал Тимошенко стремится вывести Красную Армию из-под угрозы новых окружений. Наша задача состоит в том, чтобы не дать ему этого сделать. Ни в коем случае не допустить, чтобы Тимошенко ушел от разгрома! За его спиной обширные степные пространства, которые тот не замедлит использовать, чтобы оторваться от наших боевых порядков. Трудно рассчитывать на крупные прорывы, можно и увлечься, разомкнуть собственные коммуникации. Но дробить русские соединения небольшими охватами необходимо постоянно. О втором фронте англичан и американцев не беспокойтесь, — продолжал фюрер. — Все их обещания Сталину на сорок второй год — блеф. Лучшее доказательство — поведение Черчилля. Поэтому судьба дает нам шанс, господа генералы… Существуют предельные пространственные возможности сопротивления России. Это нефтеносные районы, Ленинград и Москва. Как только они окажутся в наших руках — для противника наступит экономическая катастрофа.