Михаил Лыньков - Незабываемые дни

Далекий гул моторов привлек их внимание. Гул нарастал. По всему видно было, что идут самолеты. Мгновенно разбудили людей, которые спали под кустами ивняка. На высоте более тысячи метров блеснули в лучах утреннего солнца немецкие самолеты. Желтые полосы на фюзеляжах, желтые концы крыльев придавали им вид летящих ос. Самолеты пролетели над рекой, развернулись и начали каруселить все ближе к тому месту, где, забравшись в глубокие серые щели, притаились бойцы заслона. Со стороны немецкой колонны поднялось несколько черных дымных ракет. Один самолет нырнул носом вниз и летел, истошно завывая, прямо на головы приникших к земле людей. Он вышел из пике над самыми вершинами сосен и с бешеным гудением пронесся над лесом. И на головы людей, оглушенных тяжелым взрывом фугаски, посыпалась земля, песок, вырванные из канавы большие комья торфа.

А бомбардировщики все пикировали. Одна за другой с душераздирающим свистом и визгом буравили воздух фугасные бомбы, поднимая столбы черного дыма и целые горы песка я пыли. Бесшумно падали подсеченные березки, сосны, обваливалась земля в щелях, в окопчиках. Наконец, стало так тихо, что все услышали, как осыпается песок на дно окопа, как шелестит под легким утренним ветром уцелевший на иве лист. Пыль и дым постепенно опадали, рассеивались. Запахло гарью, чадом паленой резины. Бойцы вылезали из щелей, стряхивали с себя пыль, которая набилась в карманы, за воротники гимнастерок и шинелей. Вытаскивали и перевязывали раненых. Под ветвистой сосной догорала эмка бригадного комиссара. Невдалеке от нее, уткнувшись головой в вереск, неподвижно лежал шофер, широко раскинув руки. Должно быть, увидя, как загорелась машина, он бросился спасать ее и был настигнут осколком бомбы. Дымился невдалеке подбитый броневик, из пяти орудий уцелело два. Чернявый пулеметчик проворно выскочил из окопа, отряхнулся, поглядел на ясное, прозрачное небо, зажмурился от солнца, поднявшегося из-за леса.

— Вот это так! — произнесен восторженно, ни к кому не обращаясь. И нельзя было понять, радуется ли он яркому утреннему солнцу, или удивляется тому, что целым и невредимым выбрался из всей этой каши. Но он сразу же помрачнел, когда услышал стоны раненых, увидел убитых товарищей. Их было много. Из всей группы уцелело каких-нибудь человек десять. Убит был молоденький лейтенант — командир пулеметчиков, тяжело ранен капитан, командир батареи.

Еще не успели перевязать раненых, как немцы открыли беглый огонь. Несколько танков, которым, видно, удалось выбраться из пробки, бешено мчались по дамбе, поднимая целые фонтаны грязи, раскидывая старые трухлявые бревна дорожного настила.

— Огонь! — крикнул бригадный комиссар.

Бойцы бросились к уцелевшим орудиям. Передний танк был сразу подбит, но второй проскочил мимо и все мчался вперед. Вдруг он как-то странно приподнялся на одной гусенице, и сквозь блеснувший столб огня и облака густого дыма видно было, как он свалился с дамбы и врезался башней в болото, сверкнув гусеницей на солнце. Вторая гусеница осталась на дамбе. Танк подорвался на заложенном фугасе. Шедший за ним следом танк остановился и начал осторожно пятиться назад. Вскоре, подбитый очередным снарядом, он тоже задымил, а из раскрытых люков, как пруссаки из щелей, начали выскакивать немецкие танкисты.

— Перед смертью не напрыгаешься! — весело подмигнул чернявый пулеметчик. — Пожалуйте под душ! — И он начал их поливать струей раскаленного свинца. Огонь со стороны фашистов заметно ослабел, но над лесом вновь надрывно загудели самолеты, опять засвистели фугаски, и песчаные холмы окутались клубами дыма и пыли. Осколком бомбы бригадный командир был тяжело ранен в руку. Перевязав наспех рану, комиссар, улучив удобный момент, послал на мост сапера, приказав ему еще раз тщательно осмотреть, на месте ли мины, и ждать там прибытия его самого, комиссара.

После бомбежки бойцы изредка постреливали из единственной уцелевшей пушки, чтобы дать знать немцам, что заслон еще жив, не думает трогаться с места и напрасны все их попытки пробиться к мосту. Тем временем на уцелевшую машину погрузили всех раненых и приказали водителю мчать за реку и потом ехать дальше. На машину положили и оставшиеся исправные пулеметы. Около орудия были теперь только комиссар да чернявый пулеметчик. Они продержались еще около часа, отпугивая редкими выстрелами группы автоматчиков, пытавшихся пробиться вперед. Потом, сняв с орудия замок и закинув его на дно воронки от фугасной бомбы, начали отходить, пробираясь напрямик к мосту. С ними были ручной пулемет и автомат. Немцы снова попытались высунуться из-под поврежденных танков. Им никто не отвечал. Осторожно, опасаясь вновь попасть в западню, гитлеровцы продвигались вперед, ползли, делали короткие перебежки. Приблизившись вплотную к песчаным высоткам, они бросились в атаку, бешено горланя, беспорядочно стреляя из автоматов. Велико было их разочарование, когда они застали пустые щели, разбитые, непригодные пушки, кучи стреляных снарядных гильз. Вокруг было тихо, пустынно, ни один человек не отозвался ни словом, ни стоном. Немцы бросились по дороге к мосту.

Бригадный комиссар и пулеметчик вбежали на мост, когда на береговой круче, метрах в полутораста позади, показались первые фашисты. Затрещала автоматная очередь, пули просвистели в воздухе, скользнули по настилу моста, запятнав его белыми рваными отметинами. Комиссар схватился здоровой рукой за ногу. Сквозь пальцы сочилась кровь.

— Ложитесь, ложитесь, товарищ комиссар, и потихоньку ползите на тот берег! — крикнул пулеметчик, огрызаясь на гитлеровцев длинной пулеметной очередью. Фашисты на минуту притихли. Видно было, как они спускались по дорожному въезду вниз, скрываясь за глинистыми буграми, за дуплистыми вербами.

Превозмогая жгучую боль в ноге, комиссар полз, прижимаясь к боковой перекладине моста. От досок пахло смолой, резиной. Натертая тысячами шин, поблескивала, как лакированная, наезженная колея моста. Кружились, звенели перед глазами золотистые осы, суетились, как ни в чем не бывало, зеленоватые мухи, тонкий комариный звон стоял в ушах. Порой мелькали в глазах какие-то серые точки, комиссар опускал в бессилии голову, приникал всем телом к согретому солнцем настилу. Но когда подбитая рука нечаянно падала на доску, жгучая боль вновь приводила его в сознание. Несколько пуль прозвенели над головой и пронзительно засвистели, ударившись рикошетом в железную перекладину. Навстречу, пригибаясь к настилу и отстреливаясь из винтовки, бежал сапер.

— Назад, назад, делай свое дело! — громко крикнул комиссар. Но сапер подхватил его под руки и потащил на берег. Комиссар потерял сознание.