Михаил Лыньков - Незабываемые дни

Когда группа Коха только-только выходила из деревни, неподалеку от города остановились пехотинцы. Капитан обратился к солдатам с коротким словом:

— Солдаты, как ваш командир, я даю вам полную свободу: идите, куда вам угодно. Хотите обратно на фронт — идите туда, хотите на отдых домой — пробирайтесь в Германию. Не в партизаны же нам итти. Они постреляют нас, так как особой любви к нам, насколько вам известно, у них не замечается. Но куда бы ни пошел каждый из вас, придерживайтесь святого закона: отвечать только за себя, не ссылаться на товарищей и не выдавать их. Мы с вами не гестаповцы… Нам уж хватит войны, мы сыты ею по горло! А теперь поступайте так, как подскажет вам ваша совесть.

Начались жаркие споры. Некоторые стояли за то, чтобы вернуться в город.

— Наши семьи расстреляют, если мы не явимся на место!

— Идите, вас никто не задерживает.

Были люди, которые колебались. Им страстно хотелось высвободиться от проклятой бойни, как называли они наступление на Москву, и откуда они счастливо выбрались, как сами говорили лишь потому, что весь их полк был разгромлен и отведен в глубокий тыл. Давно уже среди этих солдат шло глухое брожение. Их двух однополчан расстреляли эсэсовцы за распространение ложных слухов, как говорилось в официальном постановлении. Солдаты знали, что казненные товарищи говорили правду о положении на фронте. Но не всякая правда желательна для господ офицеров и эсэсовских шпиков. Командование знало о не совсем благоприятных настроениях солдат и решило послать их проветриться в район, набраться хорошей германской лютости в борьбе против партизан.

— Вы снова будете сражаться, как герои. Солдату нельзя долго засиживаться в казарме, он портится без дела, как ржавеет без употребления хороший автомат. — С таким напутствием обратился к ним сам господин подполковник, снаряжая их в путь.

«Герои» слушали мрачно, мрачные ушли из города. С них уже хватит героизма. Они слышали об этом героизме на каждом шагу. Большинство «героев» легло костьми под Москвой. Только редким счастливчикам — с тяжелыми ранениями, с отмороженными руками и ногами — удалось вернуться в фатерлянд. Подальше бы от всех этих «героических» дел!

Вскоре солдаты разбрелись. Часть, самая большая, направилась в город. Одна группа пошла с капитаном. Он склонился при свете фонарика над полевой картой и, выбрав подходящую дорогу, направился на запад.

Было уже за полночь, когда вояки Коха, возвращавшиеся с неудачной вылазки против партизан, увидели маячивший вдали город. Еще в перелеске, по которому они пробирались, до них донеслась стрельба зениток, а на горизонте замелькали точно огни фейерверка. По всему небосклону вспыхивали разноцветные огни шрапнельных разрывов, трепетали пунктиры трассирующих пуль, сновали лучи прожекторов. Затмевая звезды, горели осветительные ракеты-фонари. Они казались совершенно неподвижными. Их мертвый свет придавал всем окружающим предметам призрачный вид. На придорожных кустах рельефно вырисовывались каждая веточка, каждый уцелевший листик. От кустарника и фигур солдат протянулись длинные шаткие тени. Сказочными великанами вздымались ближайшие деревья, недалекий лес вонзил в темное небо свой светящийся гребень.

Над городом взвился багровый огненный каскад и, осыпая с деревьев снежную пыль, докатился гул недалекого взрыва. Словно налетевший порыв ветра, воздушная волна мягко ударила в лицо. Слимак испуганно перекрестился. Бугай, вздрогнув, втянул голову в плечи. А взрывы следовали один за другим, почти без интервалов, перекатываясь эхом по лесным просторам.

Кох, увидя полыхавшее над городом зарево, сразу притих, — его обычную суетливость точно рукой сняло. Он любил командовать, распоряжаться, отдавать приказы. До этой минуты он ни шагу не проехал спокойно, то опережал на коне колонну, то пропускал мимо себя всех, подгоняя отстававших, сдерживая верховых, чтобы они не очень отрывались от всей группы, тут же делал нагоняй какому-нибудь раззяве, попавшему под конский храп.

Теперь же он ехал молча, не обращая особенного внимания на свою команду. Самые противоречивые мысли роились в его голове.

Мелькнула мысль о депо, о станции. Сколько потрачено сил и средств, чтобы восстановить их. Теперь все это, должно быть, полетело в воздух. А сколько эшелонов стояло на станции! Спросят, верно, и у него, Коха, как они допустили такой большой промах, не предупредили о вражеском налете, не отвели эшелоны подальше от станции. Любопытно, что думает теперь этот ненавистный русский инженер? Радуется налету или сожалеет вместе с немцами о больших потерях от бомбежки? Загадочный человек этот инженер.

Они уже находились в каких-нибудь трех километрах от станции. Еще гудели над головой самолеты, разворачиваясь после налета, чтобы взять курс на восток. Клопиков вывел Коха из задумчивости:

— Ракеты пускают, господин комиссар!

— Какие ракеты, кто?

— Видите, красные… Наводят на какой-то объект! Видите, видите, в трех местах пускают ракеты с земли.

Подбежал командир железнодорожного батальона:

— Господин комиссар, какие-то диверсанты указывают самолетам место стоянки нашего аварийного поезда, он стоит на замаскированной ветке. Боже мой, — вскрикнул он, схватившись за голову, — там же наш склад боеприпасов!

Все спокойствие Коха вмиг рассеялось. Он уже сам заметил красные ракеты, которые то и дело взмывали вверх в нескольких пунктах и, описывая дугу, летели в сторону железнодорожной ветки.

— Жандармов туда, полицию в обход! — крикнул он впопыхах и задрожал весь, словно коршун, нацелившийся на добычу.

Несколько десятков верховых понеслись к железной дороге, ее заслонял мелкий лозняк, росший на берегах незаметного ручейка в лощине. Оживились полицаи и, запыхавшись, бросились бежать по глубокому снегу.

Оглушительный взрыв прокатился над полем. Все на миг озарилось зыбким багровым светом. Огромный столб пламени вонзился в поблекшее небо, что-то с пронзительным свистом прошумело над головой и тяжело шлепнулось не то в лесу, не то на дороге, по которой только что ехал Кох. Докатившейся воздушной волной у него сорвало шапку с головы. А там, где вздымался огненный столб, во все стороны разлетались стремительные огни неслись снопы искр. В нескольких местах показалось спокойноё пламя, — видно, загорелся поезд.

А над станцией, над депо, в ближайших к станции улицах бушевал огромный пожар. Уже не слышно было ни гула самолетов, ни пальбы зениток, давно погасли воздушные фонари, все вокруг было освещено мигающим красным светом. Даже снег и тот порозовел. А над городком выла, надрывалась сирена воздушной тревоги.