Николай Михайловский - Всплыть на полюсе!

Максимов как ни старался не выдать волнения, на его лице нервно подергивалась жилка.

— Молодцы! Поздравляю… Что случилось с мичманом Дубовиком?

— Бур сорвался, повредил ногу. Сначала думали — пустяк, пройдет, вместе на монтаже работали до самого конца, пока не опробовали приборы, а потом он не выдержал, свалился, — объяснил Геннадий.

Атомоход скрылся в толще вод океана и все дальше уходил от полюса. Люди, утомленные напряженными вахтами, тревогами и волнениями за судьбу товарищей, теперь отдыхали, забывшись коротким сном. Максимов тоже расположился у себя в каюте, зажег настольную лампу. И первый раз за сутки стало удивительно легко…

Утро началось намного раньше обычного. Максимов оделся, по привычке первым долгом прошел в центральный пост, увидел, что все идет нормально, успокоился и приказал вызвать к нему Геннадия.

И вот он вошел. Свежий, порозовевший. Он был все в том же сером свитере, словно только что шагнул со льдины на палубу корабля.

Максимов протянул руку, показал на диван и добродушно спросил, взглянув на унты:

— Вам все еще холодно?

— Наоборот, жарко, товарищ адмирал. Кажется, из ледяной пасти вырвались.

Максимов рассмеялся.

— Да, именно, из ледяной пасти. Не думал я, что так получится… Многое можно предусмотреть, кроме шуток природы.

— Ничего, товарищ адмирал, в жизни все надо испытать.

Максимов с беспокойством рассматривал пятна на щеках Геннадия.

— Крепко вас морозец прихватил.

— Не мороз виноват. Я сам прохлопал. Надо было щеки растирать, а я растирал пальцы. Нужны для дела… Сначала съемка, потом пурга поднялась, ничего не видно, и мы сами чуть-чуть не потерялись. Но все обошлось. Программу выполнили полностью. Станцию установили точно по чертежам. Опробовали приборы. Работают как часы…

Максимов взялся за термос и начал разливать чай: один стакан протянул Геннадию, другой поставил перед собой. И было все очень просто, как бы по-семейному.

— А представьте, если бы мы не нашли «окно», не всплыли в тот же день! Что бы вы стали делать? — спросил Максимов.

— Поставили бы палатку и ждали…

— Ну а если бы на другой день мы тоже не появились?

— Опять ждали бы, — как о чем-то само собой разумеющемся, сказал Геннадий. — Нам некуда было торопиться. Я так и решил: пошли наши на погружение. «Не вешать носа, — говорю ребятам. — Если лодка не всплывет, за нами пришлют самолет».

— Точно! — подтвердил Максимов. — Только куда лучше не ждать авиацию, а своим ходом прийти домой. Не так ли?

— Конечно, — согласился Геннадий и начал по порядку рассказывать обо всем, что было после высадки на лед…

— А ракета, товарищ адмирал… Я ничего подобного не представлял… Выскочила из лодки, как рыба из воды, подумала, подумала и понеслась в небо… Все запечатлено от первой до последней секунды, пока она не скрылась…

Максимов сидел, слушал, устало подперев голову, иногда вставлял слово или интересовался какими-то деталями. Чувствовалось по всему, что он в добром настроении.

— Да, а вы не забыли о вашем намерении изучать историю подледного плавания?

— А как же! Я уже литературу подобрал.

— В таком случае, — улыбнувшись, сказал Максимов, — вам придется включить и свою ледовую одиссею… Теперь вы тоже вроде первооткрывателя. Командир первого у нас ледового десанта.

— Что вы, товарищ адмирал! — улыбнулся Геннадий. — Наше дело военное. Мы выполняли приказ…

— Что же вы подарите дочке на память? — спросил вдруг Максимов, после чая посасывая пустую трубку. — Хорошо бы маленького медвежонка. А то она не поверит, что вы были на полюсе.

Геннадий рассмеялся.

— Живой нам не встретился. Придется подарить плюшевого…

И, снова возвращаясь к событиям на полюсе, Максимов спросил, доволен ли Геннадий своими спутниками.

— Замечательные ребята. Мичман Дубовик и с ушибленной ногой работал без устали. Есть же чудаки, болтают, будто мы все на один манер, какие-то стандартные… — вырвалось у Геннадия.

— Встречали таких?

— Да, случалось.

«Не в бровь, а в глаз», — подумал Геннадий и решил, что наступил самый удобный момент вызвать Максимова на откровенность.

— Товарищ адмирал, извините, давно хотел вас спросить. Да все как-то не решался. Вы вроде были чем-то недовольны мною?

— Недоволен? Ничуть. С чего вы взяли?

— Да так получалось, вы не раз проходили мимо, стараясь не смотреть в мою сторону.

— Ерунда! — не очень уверенно произнес Максимов, — Вы не логичны, Геннадий. (Первый раз Максимов обращался к нему по имени.) Имей я что-нибудь против вас, вы никогда не получили бы такого ответственного задания. Могли ведь и другого офицера назначить. Желающих сколько угодно. А остановились на вас, и, поверьте, не случайно…

— Вы правы. А все-таки что-то было. Помните, у вас за завтраком…

На Максимова смотрели глаза, полные доверия, в нетерпеливом желании узнать всю правду.

— Как же, помню! Ну это, Геннадий, особая тема. У нас еще будет время, когда-нибудь поговорим. Во всяком случае, к вам у меня не было дурного чувства. И не будет! Запомните! — твердо проговорил Максимов и, чтобы больше к этому не возвращаться, взял Геннадия за плечо: — Идемте лучше в лазарет, узнаем, как самочувствие мичмана Дубовика.

Поднявшись, он открыл дверь каюты и пропустил Геннадия вперед.

Лодка шла вдоль берега. Казалось, вершины сопок упираются в нависающие, будто налитые свинцом, тяжелые синевато-стальные облака.

Немногим больше двух недель пробыли в море, а ощущение такое, будто целую вечность.

Максимов и Геннадий стояли рядом на мостике.

— И дым отечества нам сладок и приятен!.. — с чувством произнес Максимов. — В другое время глаза бы не глядели на эти рыжие сопки, а сейчас и они кажутся милыми друзьями. Эх, до чего же хорошо возвращаться домой!

Лодка входила в гавань. Открылась картина, при виде которой у моряков, находившихся на мостике, часто забились сердца.

Вдоль всего пирса чернели бескозырки и бушлаты выстроившихся матросов. Блестела медь оркестра.

Лодка еще не подошла к пирсу, а оркестр грянул знакомый марш. Все притихли в ожидании встречи…