Григорий Покровский - Ввод

В штабе армии, размещённой в бывшем дворце Амина, шёл военный совет, были приглашены все командиры полков сороковой армии. По одному из вопросов заслушивался и Никольцев. Речь шла о выполнении полками задач в зоне ответственности. В зале заседания было духотище. Никольцев вспомнил свой объезд блокпостов. На дорогах, где дежурили солдаты его полка, часовые были в бронежилетах, падали от жары. К Военному Совету Вадим Степанович полностью владел обстановкой. Докладывал чётко, без запинки в течение трех минут. Увидя такую компетентность, командующий и члены Военного Совета вопросов ему не задавали. Зато других, выражаясь армейским языком, «драли».

Только сейчас Никольцев узнал, что не взирая на боевую обстановку на блокпостах, солдаты занимались «неуставнухой». Старики избивали своих сослуживцев, не давали им кушать. Некоторые солдаты были не более сорока килограммов весу. Командующий показывал фотографии солдат одного из полков. Это были форменные узники Бухенвальда. Доведённых до дистрофии солдат отправляли в госпиталь. На одном из блокпостов солдат не выдержал издевательств, расстрелял сослуживцев.

— Всё-таки молодец Лужин, — думал Никольцев. — Как бы там ни было, но подобных вещей я не обнаружил. Там где командир на своём месте, этого не происходит. С Военного Совета вышел как пьяный. После пятичасового сидения в душном зале, на улице показалось свежо и прохладно. Хотя на самом деле пекло солнце. От услышанного и увиденного гудело в голове.

— Завтра суббота, отдохну от этого кошмара, — подумал Никольцев. Приободрившись, весело зашагал по ступенькам вниз. Уже в самом низу оглянулся и посмотрел вверх. Там на горе, где величаво стоял дворец, на большой площадке небольшими группками стояли офицеры. Для них, живущих в палатках, этот дворец, утопающий в деревьях миндаля, был кусочком цивилизации. Они, прикоснувшись к этому кусочку рая, не хотели возвращаться в свои пыльные без единого деревца городки. В свои грязные жилища, туда, где пропахло всё потом. Пройдя метров пятьдесят от дворца, во дворе Никольцев увидел, как солдаты ставили огромную сцену и места для зрителей.

— Для кого готовится сооружение? — спросил он у стоящего рядом офицера.

— Вы, что, не знаете? В субботу Кобзон поёт. Берите билеты в кассе, пока ещё есть.

Никольцев подошёл к пристроенной к торцу сцены будке, и попросил один билет.

— Нет, дайте два, — сказал он, подумав о Бурцеве. — Билетов еще много? — спросил он.

— На вас хватит, — широко улыбнулась девушка.

— А может, я хочу на весь полк, — пошутил Никольцев.

— На весь полк многовато, а билетов сорок вам оставлю. Номер вашей воинской части?

Никольцев продиктовал номер, девушка записала себе в тетрадь.

— Через часик, можно? Подъедет начальник клуба полка, красивый старший лейтенант. Кстати ещё не женатый.

— Присылайте, я билеты оставлю, — сказала девушка, продолжая улыбаться.

Всю дорогу до полка Никольцев думал об услышанном на Военном Совете. Не важнецкие дела в армии, видать, надолго увязли. Подъехал к штабу. У самых дверей штаба повстречал Бурцев. Судя по лицу начальника штаба, Никольцев понял, что-то произошло.

— Что, стоишь, как часовой, хочешь обрадовать?

— Так точно, Вадим Степанович, две вести.

— Одна плохая, другая очень плохая, — пошутил Никольцев. — Погоди, дай отдышаться и стакан чаю выпить, с утра ни росинки во рту.

— Может со столовой чего привезти?

— Там, наверное, уже ни черта нет, обед-то давно прошёл.

— Найдём, — сказал Бурцев, открывая дверцу машины.

— Только тушёнку не вези, вот здесь уже стоит, — Никольцев постучал пальцем по горлу. — Да, чуть не забыл, с помощником дежурного машину в штаб армии отправь. Надо замполита забрать. Начальник политотдела всех замполитов собрал. Дальше мордует, не наболтались на Военном Совете.

Никольцев зашёл в кабинет, сунул вилку электрочайника в розетку. Пока закипал чайник, появился Бурцев.

— Быстро ты обернулся, Василий Петрович.

— Они в термосе держали обед.

— Давай чайку попьём.

— А у меня варенье есть, прапор с отпуска привез, дал литровую банку. Еще не открывал, но, судя по зёрнышкам, кажется малина.

— Неси, пробу снимем.

— Взятку вареньем берёшь? — улыбаясь, сказал Никольцев, когда Бурцев появился с банкой в руках.

— Чтоб не повязали, приходится с командиром делиться.

— Правильно мыслишь, — Никольцев достал небольшую жестяную коробочку с чаем и стал заваривать. — Я так люблю чай! Чем мне нравятся восточные базары, так это большим выбором чая. Я целый час выбирал, разных сортов купил. Вот, полная тумбочка. Вадим Степанович открыл дверцу и показал Бурцеву. — Казалось бы, нищенская страна, экономики никакой, велосипеда сделать не могут, а товара на рынках и в магазинах полно. А у нас даже толкового чая купить нельзя. Краснодарский, да грузинский, и то вместо листьев палки.

— А индийский со слониками, — засмеялся Бурцев.

— О… это дефицит, торгаши с любого дефицит сумеют сделать.

Открыли банку, в ней оказалась клубника.

— А ты говорил, малина, малина, — пошутил Никольцев, — тоже прелесть. Что там за вести? — отхлебнув чай, спросил Никольцев.

— С какой начинать, с плохой или с очень плохой?

— Давай с очень. Плохая потом воспримется, как хорошая.

— Колонну нашу обстреляли.

— Убитые есть?

— Лейтенант Жургин тяжело ранен в живот и два солдата; один в плечо, другой в бедро. Лейтенант очень тяжёлый, доктор говорит, вряд ли выживет.

— Жургин, Жургин, — пробормотал Никольцев, — мало ещё здесь, не помню.

— Высокого роста, блондин с первого батальона, — напомнил Бурцев.

— А, в его взводе солдату палец оторвало.

— Да, он.

— Хороший малый. Я его, помню, тогда ругал, а он глаза опустил, ресницы большие, как у девчонки, покраснел и чуть не плачет. Они, говорит, товарищ подполковник, не слушаются. Нашли пулю разрывную с крупнокалиберного пулемета, и давай в ней ковыряться. Я ему говорю, выбрось, а он в ответ, я амулет сделаю и на шею повешу. Вот и повесил, пока пальцы не оторвало. Да, жалко парня. И что полная безнадёга?

— Полковой врач говорит, что, может, и вытащат. Хирург у них, говорят, толковый появился, кого берёт на операцию, всех вытаскивает.

— Знаешь, Вася, это из области сказок, о хорошем знахаре. В округе как пойдёт молва, что он всё может, вот и едут к нему все. Хотя и это хорошо, больным надежду вселяет. Про очень плохую сказал, какая же плохая?

— Миронова на таможне арестовали. В отпуск вёз полкило опиума сырца. Наручники одели, в КПЗ сидит.

— Я же тебе, Вася, говорил, после очень плохой эта — хорошая. Туда ему и дорога. Может, наконец, полк избавится от пьяницы и бездельника.

— Так, затаскают же вас по военным советам, да по парткомиссиям.