Григорий Покровский - Развал

— Вот вам и капитализм со «звериным лицом»! — думала она, — В каждой воинской части висит эта наглядная агитка, пугающая и до того запуганных людей. Когда умер мой отец, мать не могла добиться от чиновников даже крошечной пенсии на содержание детей. Единственное, чем помог социализм с «человеческим лицом» тем, что председатель колхоза весной давал бесплатно лошадь, чтобы вспахать огород. Что-то вы, господа-товарищи, с этим лицом напутали. Наверное, своё отражения увидели и испугались. И разве нашему чиновнику есть дело до какой-то вдовы, потерявшей мужа на войне? Если есть хоть одна заковырка, одна буква в законе против неё. Да, если даже закон на её стороне, а она ему просто не понравилась, или у него оказалось плохое настроение, он пошлёт эту вдову по инстанциям. И пойдёт она по кругу чиновников, пока не устанет. Но, если это будет касаться лично его, или его родни, или величина взятки будет такой, что есть целесообразность для риска, он обойдёт любую букву закона, руководствуясь одним — «закон, что дышло, куда повернул, туда и вышло».

Она не заметила, как оказалась у ворот замка. Садовник открыл ворота. Выйдя из машины, пошла по дорожкам. Навстречу ей, улыбаясь, бежал маленький Александр, а за ним, еле поспевая, тетушка Эли.

На новом месте Бурцеву очень понравилось. Городок, где дислоцировался полк, был приграничный. Узенькие, мощенные камнем улицы, и архитектура домов напоминали о причастности города к западной культуре. Полк размещался почти в центре городка. Когда-то в нём по рассказам старожил находился польский кавалерийский полк. Казармы, столовая и все прочие строения были старыми, построенные «за польским часом» — так говорили здесь местные. И только клуб был новой постройки и выглядел нелепо среди старинных построек. Как новая заплата на старом платье.

Население городка было смешанное, в основном преобладали поляки и белорусы. Это создавало такой колорит местного диалекта. Язык, на котором говорило всё население городка, был настолько изменён, что говорившему на русском Бурцеву было трудно общаться со служившими в полку местными прапорщиками. Постепенно Бурцев врастал в свою новую роль командира полка. Свой рабочий день он как всегда начинал с обхода территории, казарм, столовой, проверял ход занятий в классах учебного корпуса. Заходил в парк авто и бронетехники, смотрел, как идут занятия с водителями и обслуживание техники, садился в служебный «УАЗ» и уезжал на полигон. Там обязательно вела стрельбы или вождение хотя бы одна из рот. Это он ввёл за правило. Вскоре офицеры привыкли к этому ритму. Те, прапорщики, которые раньше уходили с утра вместо занятий в местную пивную, чтобы поправить пошатнувшееся после вчерашнего здоровье, свеженьким пивом, тоже втянулись в этот ритм. Они почувствовали принадлежность к воинской профессии. Сегодня, обходя территорию, Бурцев проходил мимо клуба. Оттуда донеслась музыка. Он зашёл в клуб. Навстречу выбежал, круглый как шарик, капитан. Начальник клуба приложил руку к головному убору и отрапортовал командиру полка.

— Почему солдаты не на занятиях? — спросил Бурцев.

— Замполит приказал. Ансамбль репетирует ко Дню части.

— Репетиции должны быть. Но почему об этом командир полка не знает? Для этого, наверное, должен быть подготовлен приказ по полку. Зачем же командира роты делать заложником нашего разгильдяйства. Он отвечает за подготовку солдата, его дисциплину. А вы берёте их куда-то и уводите, а потом с ротного будем спрашивать, почему солдат не подготовлен. Подойдите к начальнику штаба, подготовьте приказ и ко мне на подпись. Снимите с командира роты ответственность за солдата и возьмите на себя.

— Раньше мы всё время так делали.

— Это ни о чём не говорит. Если вы всё время так делали, это не значит, что вы делали правильно. Если каждый будет тянуть людей туда, где на его взгляд самое важное дело, то это будет не полк, товарищ капитан, а воз с известной басни Крылова.

— Разрешите людей отправить на занятия?

— Вот какой же вы человек. Пусть играют. Я же вам сказал, пойдите со списком ваших артистов к начальнику штаба и сделайте всё по уставу.

Капитан ушёл, а Бурцев прошел по коридору к двери с надписью «Библиотека» и открыл её.

— Библиотека открыта? — спросил Бурцев в приоткрытую дверь.

— Да, работает, — ответил женский голос.

Библиотекарь Маргарита Станиславовна добродушная женщина встретила Бурцева приветливой улыбкой. Ассортимент библиотеки был беден, на полках стояли тома Ленина, Маркса, материалы Съездов партии и пленумов ЦК. Художественной литературы было совсем мало.

— Разрешите, Маргарина Станиславовна, стать читателем вашей библиотеки.

— Ой, даже и не знаю, что вам предложить. Выбирайте сами, хотя и выбирать-то нечего. Детективы и фантастику солдаты зачитывают до дыр. Классиков не берут, да у нас, их и мало, а зарубежных совсем нет. Горького могу предложить. Я вот иногда перечитываю и сравниваю с тем, как в школе учили. Воспринимается совсем по другому. Тогда и подходы были с точки зрения детского ума.

— Я не люблю Горького, Маргарита Станиславовна.

— Почему? Это же наш пролетарский писатель.

— Вот поэтому и не люблю. Горький двуликий Янус, а я не люблю двуликих.

Как писатель он, безусловно, талантлив, а как человек вызывает неприязнь.

— А почему так? — удивлённо взглянула на Бурцева Маргарита Станиславовна.

— Когда он был мало известен, он со всей силы изобличал сатрапа царя и его прогнивший чиновничий аппарат. А когда стал кормиться с руки тирана, поехал в Соловецкий лагерь. Начал писать, как там красиво живут люди и как их перевоспитывает товарищ Сталин. Написал хвалебную тираду после путешествия по «Беломорканалу»— он, что мальчишка, не понимал или не знал, сколько там погибло народу? Об этом знал весь мир, только Максим Горький ни о чём не ведал.

— Может, он боялся, время-то, какое было.

— Может и боялся, Маргарита Станиславовна, но он мог и не писать. Сослаться на состояние здоровья или отсутствие творческого настроения. В конце концов, у него была возможность не единожды уехать за границу. Забрали у человека дом, и в нём Горький поселился. Он что, беден был, и не мог себе дом купить или построить? Он только бы намекнул Сталину, что хочет себе дом построить. Я думаю, ему бы он дёшево обошёлся. А то, как в той сказке: «у лисы ледяная изба, у зайчика лубяная». И живёт в нормальной избе тот, у кого есть сила. Взять чужое просто. Мужчина тот, кто построил дом, заметьте, построил, а не отнял, воспитал сына и посадил дерево. Писатель, поэт — это рупор. Сталин это прекрасно понимал. Он использовал таких, как Горький и Маяковский. У одного тщеславие, у другого прелюбодеяние. Самолёты «Максим Горький», пароходы, улицы города. И это заметьте, при живом-то. От такого признания, себя великого, того и гляди крыша поедет.