Виктор Леонов - Разведчик морской пехоты

— Как бы не получилось, как у той незадачливой сороки: хвост вытянула, а коготок увяз…

Получив, наконец, сведения о местоположении пехотинцев, командир разрешает трем авангардным группам разведчиков — моей, Кашутина и Шелавина — совершить бросок к опорному пункту на Могильном, завязать там бой и тем самым облегчить подход пехотинцев к мысу. Но скоро мы убедились, что эта последняя возможность для внезапной атаки уже упущена.

Забрезжил рассвет, когда мы приблизились к ровной лощине, за которой начинался крутой подъем к двум опорным пунктам на вершинах седловидного мыса. Егеря заметили колонну морских пехотинцев и открыли по ней огонь из батарей Могильного. Тотчас же заговорили огневые точки па подступах к Титовке. Это означало, что немецкий гарнизон за Титовкой уже знает о десанте и к Могильному бросят подкрепления.

«Что делать? Какое решение примет командир?» Эти мысли волновали разведчиков передовых групп. Дорогой ценой мы расплачивались за прежнюю медлительность и теперь уже не могли лежать, прижимаясь к холодным камням, и ждать приказаний. Враги ведут огонь, наши несут потери, и священный долг взаимной выручки подсказал нам единственно правильное решение: неприятель превосходит нас числом, вооружением, он обороняется на крутых высотах — тем стремительней надо его атаковать, тем неудержимей должен быть наш порыв.

— Вперед! За Родину!

Точно вихрем подхваченные, мчались мы через лощину и с ходу стали взбираться на первую возвышенность.

Позади рвутся мины, впереди — гранаты. В неуемном грохоте мы не слышим ни свиста пуль, ни крика раненых. Уже два, от силы — три десятка метров остаются до первого немецкого дота.

Граната взрывается под ногами младшего лейтенанта Шелавина. Он падает, катится вниз и, поравнявшись с нами, кричит:

— Вперед, моряки! Вперед!

Меня обгоняет Зиновий Рыжечкин. Рядом с ним бежит такой же маленький, быстрый, ловкий… Да ведь это наш новичок!

— Впере-ед! — слышим мы восторженный клич Макара Бабикова.

Егерей ошеломила наша атака. Они отступили на конец мыса, ко второму опорному пункту.

Разгоряченные боем и упоенные первой победой, мы закрепились на возвышенности, осмотрелись и тут только поняли, в каком положении оказались. Воодушевленные первым порывом, мы не оглядывались назад и не заметили, как на подходе к лощине наша колонна была прижата к земле массированным огнем неприятеля, как потом ее атаковали свежие силы, прибывшие из Титовки, и стали теснить морских пехотинцев к берегу, к месту высадки.

Позднее мы узнали, что командир пехотного подразделения за преступную халатность и медлительность был отдан под суд военного трибунала, а командир отряда безуспешно пытался установить с нами связь. Он повел к мысу две группы разведчиков, но был ранен и эвакуирован с поля боя. Ранило также комиссара отряда Дубровского, секретаря партбюро старшину Тарашнина и многих других. Разведчики из группы Мотовилина яростно пробивались к нам. Попав в окружение, они прорвали кольцо и ушли к морю. Прикрывая их отход, два неразлучных друга, пулеметчики Семен Флоринскнй и Борис Абрамов, стреляли до последнего патрона и с пением «Интернационала», с гранатами в руках ринулись на врага.

Скошенные пулеметной очередью два моряка пали разом, лицом к мысу.

И еще я тогда не знал, что погиб Кашутин, что Шелавин с раздробленными ступнями, до крови искусав губы и руки, чтобы не выдать себя криком, прячется от снующих вокруг егерей, ползет и ползет на вершину Могильного. И даже находившиеся рядом Баринов и Шерстобитов никому не сказали, что они ранены.

Одно было совершенно ясно: мы отрезаны от основных сил, окружены егерями на их же опорном пункте.

Прежде чем действовать, надо привести группу в боевой порядок.

Я подсчитал силы. На маленьком клочке каменистой земли, на «пятачке» мыса Могильный, было пятнадцать разведчиков.

С трех сторон мыс Могильный омывает море. Егеря впереди и позади нас. Они пристрелялись к нашему «пятачку», и если бы не укрытия из камней, осколки вражеских мин и снарядов вывели бы из строя всю группу.

— Товарищ старшина! Разрешите? Товарищ старшина!..

Кто-то тянет меня за рукав. Оборачиваюсь — Макар Бабиков! Тревожно поблескивают серые сузившиеся глаза. Мокрая прядь волос выбилась из-под шерстяного подшлемника, а на бледном лицо выступили капельки пота.

Макар смотрит на склон горы.

— Вон там, я видел, как за теми камнями он упал. Может, ранен?

— Кто? О ком ты?

— Кашутин…

— Вася Кашутин!

Я готов сорваться с места и бежать вперед, но Макар не выпускает рукав моей гимнастерки, прижимает к земле.

Мы встречаемся взглядами, и я вижу в глазах новичка решимость и мольбу.

— Я — маленький, я подползу незаметно… На открытом, почти голом склоне трудно маскироваться. Нельзя рисковать жизнью почти необстрелянного в боях моряка.

— Не горячись, — говорю Макару, успокаивая заодно и себя. — Ты не горячись! В атаке зачем-то вперед вырвался… Хочешь показать, что тебе море по колено?

— Это я со страху рванул… Боялся от вас отстать. Мне нравится чистосердечное признание Бибикова, если только он не хитрит.

— А теперь вдруг не страшно стало?

Бабиков промолчал и вдруг, еще не получив разрешения, вьюном мелькнул среди камней и исчез.

Мы уже отбили третью атаку, когда неожиданно наступила тишина. Егеря что-то замышляли. Я приказал усилить наблюдение и беречь боеприпасы.

Макар не возвращался, а внизу изредка постреливали. Должно быть, егеря все-таки обнаружили Макара.

— Воздух!

С истошным воем пронеслись над нами три «мессера». Взмыв к зениту, они стали пикировать на наш «пятачок» и сбросили бомбы. Снова ударила вражеская батарея, и егеря пошли в атаку вслед за огневым валом. Они приблизились настолько, что мы слышали их гортанные крики:

— Русс! Сдафайс! Русс капут!

«Пятачок» безмолвствовал. Разведчики ждали, когда егеря подойдут на дистанцию броска гранаты.

Кто-то в стороне от егерей резко свистнул, и оттуда раздался крик Бабикова:

— Ату, ату их!

Макар метнул гранату. Она разорвалась в цепи атакующих, и мы пустили следом за ней еще несколько «лимонок».

Егеря с истошным воем откатились.

— Вовремя поспел! — услышал я рядом знакомый голос.

Бабиков подполз незаметно. Он был по-прежнему бледен и чем-то очень взволнован. Еще более сузившиеся глаза виновато смотрели в сторону.

— Хорошо, что вернулся, — строго сказал я Бабикову. — К Кашутипу трудно подползти, зачем зря рисковать? Сейчас каждый моряк — взвод.

И тут Бабиков вытащил из голенища кортик с костяной ручкой. Это был тот самый кортик в черном чехле, на котором я вырезал ножиком инициалы: «В. Л. В. К.», «Виктор Леонов — Василию Кашутину». В походах и на маршах Вася никогда не расставался с моим подарком.