Виктор Леонов - Разведчик морской пехоты

До полудня мы отбили несколько атак, а когда враг получил подкрепление, начали постепенный отход к соседней сопке. Первая группа уже заняла новый рубеж, а наша еще удерживала господствующую высоту. Вражеские атаки нарастали. Егеря настолько приблизились, что мы слышали их крики и топот кованых сапог. Потом на высоте остались два отделения прикрытия — Лосева и Даманова. С нами майор и капитан.

Напряжение боя нарастало, и тут нервы матроса Белова не выдержали. Оглянувшись, он крикнул: «Уже все отошли!» — и побежал. За ним последовали еще три разведчика. Они скатились вниз и, чтобы сократить дорогу к сопке, кинулись напрямик, к озеру. Мы яростно оборонялись на высоте. Стрельба усиливалась, а беглецы решили, что это противник уже ведет по ним огонь. Побросав винтовки, они бултыхнулись в воду, а Белов освободился даже от своих сапог.

В это время майор распекал старшину Лосева:

— Где ваше войско? Половину растеряли? Эх вы, горе-разведчики!

Добротин и Инзарцев легли в цепь, и мы отбили еще одну атаку неприятеля.

Я видел в бою майора — он спокойно целился и стрелял из автомата. Короткими очередями строчил из пулемета Инзарцев. Изредка поглядывая по сторонам, Гриша Харабрии, Николай Лосев, Алексей Радышевцев и другие разведчики с ожесточением, но без страха вели огонь и, готовясь к ближнему бою, положили рядом гранаты. Коля Даманов воевал лихо, с каким-то озорством, и мне было легко рядом с ним. Хотелось даже подмигнуть Николаю и крикнуть что-нибудь веселое. Утром, когда вдали только показались егеря, настроение было совсем другим. Томила неизвестность и какая-то смутная тревога: как сложится бой? Все это прошло. Даже в критические минуты вражеской атаки страха не было. Рядом — твои командиры и твои товарищи! И если два наших отделения с одним пулеметом сдерживают целую роту егерей, то тебе уже все кажется нипочем!

По команде майора мы отошли к сопке и соединились с группой Лебедева. Позже других на сопку взобрались Инзарцев, Лосев, Харабрин и Тарзанов. Лосев и Харабрин несли подобранные у озера винтовки.

— Трофеи героического прикрытия! — объявил Харабрин. — Приказано доставить в базу в полной сохранности.

А Витек, грозно потрясая сапогом, уже направился к побледневшему Белову.

— Сейчас у меня этот ишак попляшет! — объявил нам Тарзанов, но тут же замер под строгим окриком майора:

— Отставить!

И вот мы стоим в строю в своей базе и ждем, когда придет майор Добротин, который задержался на мотоботе. Что он нам скажет? Как оценит минувший бой? Какое наказание ждет паникеров?

Завидев майора, капитан Инзарцев уже собирался отдать рапорт, но Добротин только рукой махнул: не надо, мол! Он близко подошел к нам и заговорил тихо спокойно и тихо. Но каждое его слово стучало в ушах и в сердце:

— Паникеров передают в трибунал. Там их судят сурово, по законам военного времени. Мне стыдно, больно и стыдно, что среди добровольцев отряда, среди отобранных и проверенных, оказались такие, которых должен судить трибунал. Позор! Я был с вами в бою. Знаю, для многих это было первым испытанием, и надеюсь, что виновные смоют с себя это позорное пятно. Поэтому я не передам их в трибунал. Но никогда — слышите? — никогда и никому мы не позволим бросить тень на отряд, который дрался отважно. Кто в отряде останется, тот станет настоящим морским разведчиком, тот будет гордиться этим званием. А теперь, друзья, отдыхайте. И, козырнув, ушел.

Вечером в кубрике только и было разговору, что о первом «чепе».

Старший лейтенант Лебедев в небольшом кругу моряков беседовал о призвании и долге разведчика, об истинной и ложной романтике морской службы. Нам, ушедшим с кораблей для боевых действий на суше, Лебедев рисовал картины, которые могут одних отпугнуть, других зажечь. И это тоже было своеобразным испытанием для каждого добровольца, пришедшего в отряд.

Здесь, на севере, мы столкнулись с очень сильным и опасным противником. Егеря Гитлера натренированы в горной войне. Полки и батальоны из корпуса генерала Дитла, угрожающие Мурманску и всему Кольскому полуострову, имеют большой опыт боев в горах юга — в Греции и Югославии, в горах севера — в Норвегии. Егеря умеют воевать. Чтобы сокрушить такого врага, надо быть сильнее его. Сила силу ломит.

Хочешь победы — будь не только смелей и отважней егеря, но одолевай его своим мастерством, хитростью, сноровкой. Это придет не сразу. Для разведчика-североморца легкой жизни не предвидится. Разведчику-североморцу опасность будет угрожать и на море, когда десант только идет к берегу, занятому врагом, и там, на берегу. Будут тяжелые и непрерывные бои в ближних и глубоких тылах неприятеля.

Скоро наступит осень, а следом за нею все покроется мраком круглосуточной полярной ночи, и тогда начнется самая страдная пора для разведчиков. Воевать и спать придется на каменистом грунте, под леденящим ветром, в пургу и в метель. По несколько дней, а может, и недель не будет горячей пищи — в рейдах нельзя разводить костер. По кручам скал, по топкой тундре, через горные ручьи и болота трудно даже без боя пройти один километр, а придется совершать марши с боями на десятки километров, забираться на еще более крутые горы и сопки, чем те, какие мы уже видели, пробираться через ущелья и пропасти.

Трудно воевать на скалистом побережье моря, еще трудней — вдали от его берегов. Но если ты решил стать разведчиком — да еще морским разведчиком! — в твоем сердце не должно быть робости перед сильным и коварным врагом и страха перед суровыми испытаниями. Страх врагу и неистребимую ненависть к захватчику должен ты нести в своем сердце!

Действуешь ли в составе отряда, в мелкой группе или тебе придется сражаться в одиночку, — вся твоя надежда в оружии. Владей им в совершенстве. Но самое сильное оружие советского разведчика — это его, чистая совесть и высокий долг перед Родиной.

…Об этом говорил нам старший лейтенант Георгий Лебедев, и мы слушали его не перебивая. Никто ни о чем не спрашивал. Все было предельно ясно, а выбор остаться в разведке или вернуться в базу — еще был свободен для каждого моряка.

Но выбор уже был сделан.

После второго рейда я тоже долго не мог заснуть, но уже не потому, что меня томили какие-то сомнения. Нет! Я вспомнил строй разведчиков на пирсе и босоногого Белова на правом фланге. Я отчетливо представил себе позор, до которого лучше не дожить, чем его испытать. Лучше пасть славной смертью Саши Сенчука, лучше уж, на самый худой конец, мучиться перед кончиной, как тяжело раненный матрос Николай Рябов, чем, подобно Белову, здоровому и невредимому, не иметь силы поднять голову, чтобы посмотреть в глаза своему командиру, своему товарищу.

Испытания только начинались. Но второй рейд уже не похож был на первый.