Альберт Зарипов - Дембельский аккорд 1

Я вышел на свежий воздух и осторожно втянул его во всю грудь. Ноздри не щипало и не прихватывало холодом, значит морозец стоял совсем слабый.

— Обмороженных не будет! — я выдал вслух окончательные результаты своего краткого гидрометеорологического наблюдения и огляделся по сторонам.

Метрах в пятнадцати перед караулкой располагалось два домика, в одном из которых проживал комбат Сухов, а в другом обитал его заместитель по самой боевой подготовке майор Каменнюка. Из последнего, вернее из маленькой двери второго домика вышел мелкорослый боец, набрал дров из кучи и быстро прошмыгнул обратно. Это был военный истопник, в обязанности которого входило постоянное поддержание тёплой температуры в хоромах «пана майора»…

Слева в большом кирпичном здании размещалась рота связи. Тут же стояло несколько автомобилей-радиостанций. Справа на небольшой площадке виднелось несколько подозрительно знакомых мне автоприцепов. Но пока было не до них. Ведь в данную минуту меня больше интересовали военные заключённые и я осторожно подошёл к зияющей чёрной дыре.

Там внизу еле светила то ли свечка, то ли самодельная коптилка. В её слабом мерцании можно было разглядеть трёх человек, лежащих вплотную на топчанчике. Свободного места на нём уже не оставалось и ещё двое штрафников сидели на самом его краешке, как воробьи на жёрдочке. По-видимому все они уже свыклись с такими явными неудобствами и на военную жизнь не роптали… Двое неспящих лишь переговаривались вполголоса о чём-то своём.

— Как дела? — задал я им вообще-то неуместный вопрос, но быстро поправился. — Не холодно? Одеяла есть у вас?

Один из сидевших поднял вверх голову и ответил не очень громко:

— Всё нормально. Одеяла есть.

— Мест нету. — добавил его собеседник. — Вот и сидим…

— А что там у вас горит? — допытывался я. — Да не туши…

Хоть им и не разрешалось иметь при себе многого: сигарет, спичек, ремней, шнурков, расчесок и прочих личных вещей… То есть абсолютно ничего, кроме одежды и обуви… Но мне по-людски было их жалко. Я сам когда-то отсидел целых шесть долгих-предолгих суток на афганской «киче» с температурой за сорок градусов жары. И промежду прочим из-за этого Сухова, который сейчас рулит нашим батальоном. А тогда он был всего лишь старлеем… Как и я, но уже теперь…

Тем временем губари вновь зажгли свой огонёк. С их слов это был огарок толстой свечи, в который они втыкают самодельные фитильки по мере их сгорания. Ужин им принесли, но без масла. Потому что «не положено»! А вот температура… Холодновато конечно, но терпимо…

Яма была около четырёх-пяти метров глубиной и находившиеся внизу люди не могли выбраться из неё без длинной дюралевой лестницы, валявшейся сейчас на крыше. Спускались и поднимались они через широкое отверстие неправильной вытянутой формы, расположенное над углом «зиндана».

Да… Это сооружение именовалось у нас этим словом. Хотя по моему мнению оно не совсем подходило… Если сравнивать с «Кавказским пленником» графа Льва Николаевича Толстого, то зиндан — это глубокая яма, куда и сажали бедняг… И никакой крыши не должно было быть и в помине…

Но мы ведь всё-таки уже живём в век всеобщего гуманизма и повального человеколюбия… А потому эти средневековые анахронизмы остались в далёком прошлом и зловеще звучащий термин «зиндан» здесь был совершенно «неуместен». Ведь налицо был явный прогресс!.. Совсем недавно такую перекрытую яму называли холодным погребом, если её использовать для сугубо гражданско-бытовых целей. Профессионалы военно-полевой фортификации дали бы своё обозначение — «отдельный глубокий блиндаж». На нашем разведчицком языке это именовалось «пока ещё незамаскированный схрон». Солдаты и партизаны Великой Отечественной войны любовно назвали бы эту яму «земляночкой» и не преминули бы опрокинуть в ней пару стопок… По старой памяти…

Я где-то слышал, что в Древней Руси такое земляное узилище именовалось простым словом, которое дошло и до наших лет. То есть «тюрьмой». Правда в древние времена яма была гораздо меньшей глубины и люди могли в ней только сидеть. Оттого во всех тюрьмах заключённые «сидят», а не стоят или лежат, если не считать казённого выражения «отбывают срок наказания». Но оно касалось Большой Земли…

А здесь «отбывать» — это не совсем верное определение. Поскольку в местных условиях арестованные были вынуждены бороться за своё существование. Вместо привычных камуфлированных курток на них были надеты старые солдатские шинели, которые не жалко испачкать в постоянной грязи. В некоторых ротах арестованных даже переобували в поношенные сапоги перед «посадкой»… Головные уборы были самые разнообразные, начиная от летних кепок и заканчивая шапками-ушанками. Рацион питания у «губарей» был почти наполовину меньше того, который полагался благовоспитанным бойцам… Свои естественные потребности арестованные справляли в ведро, стоявшее в углу… Вдобавок к имевшейся безрадостной картине на «полу» ямы блестела и отражала огонь небольшая лужа…

— «Нда-а… Уж лучше в жаре отсидеть… Чем тут…» — подумал я, невольно сравнивая свой афганский опыт с нынешними «комфортными» условиями.

И невзирая на такой богатый список обозначений: «гауптическая вахта, губа, кича, яма, бункер, схрон, людская нора, блиндаж, землянка, погреб, тюрьма», это подземелье именовали очень уж нынче модным словом «зиндан»…

Я встал с корточек и пошёл обратно в караулку.

— Среди них есть кто-то из наших? — спросил я Шумакова, подразумевая арестованных.

— Не-а. — ответил он. — Нам и так не сладко. Вот только губы ещё не хватает…

Его откровенное ворчание меня и рассмешило и слегка позлило.

— Да ладно вам прибедняться! Ты ещё не знаешь, что такое по-настоящему тяжёлая солдатская служба…

По правде говоря, я уже успел хорошенько сравнить войну в Афганистане с «наведением конституционного порядка» в Чечне, в результате чего пришёл к вполне закономерному и честному выводу, что здесь в Ичкерии дела обстоят в сто раз хуже, ожесточённее и кровопролитнее. Но в данной ситуации можно было и приукрасить… ведь в афгане я служил молодым и зелёным бойцом, а здесь Шумаков являлся дембелем…

— У каждого солдата бывает своя служба. — угадывая мои мысли, произнёс разводящий. Там одно, а тут…

— Это точно! — согласился я. — Тут вам не здесь… И здесь вам не там…

Один караульный оделся потеплее, взял свой автомат и вышел на наружный пост, чтобы охранять вход в караулку и заодно арестованных.

— Бычков! — окликнул я сержанта, вспомнив про увиденные только что транспортные средства. — А что там за прицепы стоят?

Эти железные домики, стоящие в тележках на колёсах, очень сильно напоминали мне о воздушно-десантной службе. В таких фургонах они обычно хранят парашюты и прочее имущество во время прыжков. Но тут… В Чечне…