Павел Цупко - Торпедоносцы

На опушке леса, спрятавшись от дождя под крыло торпедоносца, стояли Борисов, Рачков, Богачев и Штефан. Головы летчиков были повернуты туда, где, урча моторами, к взлетной полосе поочередно рулили самолеты. Воздух над аэродромом загрохотал могучим басовитым рокотом — то головной торпедоносец дал полную мощность моторам, начиная взлет. Едва он оторвался от земли, как по ВПП помчался второй, потом третий — друг за другом с равными интервалами машины взмывали в дождливое небо и скрывались в той стороне, где было море. Постепенно вдали затих и их гул.

— Закурим, что ли? — протянул пачку папирос Богачев…

Через час в прояснившемся небе появилась первая пара вернувшихся. Они пролетели плотным строем так низко над летным полем, что вслед за ними по мокрой траве заклубилась водяная пыль, потом взмыли вверх, и лесные дали сотряслись от резких хлопков пулеметных выстрелов: салют! Весть о победе!

В воздухе появилось еще два самолета. И новые очереди раздались в небе — традиционными салютами морские летчики оповещали всех на аэродроме о потоплении вражеских судов и о том, что операция врага по разгрому приморского фланга армии генерала Старикова и задержке наступления советских войск была сорвана ударами флотской авиации.

Сложные чувства переживал Михаил Борисов: он откровенно радовался победам соратников и завидовал им, досадуя в душе, что сам еще не отличился.

— Экипаж Мифтахутдинова не вернулся, — сосчитав машины, грустно заметил Рачков. — Гриша Зубенко видел, как его подбили, но он дошел до цели, отбомбился. Потом повернул на север. И все…

Под могучими ударами войск Ленинградского фронта и моряков Балтики гитлеровцы откатывались к Таллину, надеясь через его порт удрать морем из наметившегося окружения. Гвардейские пикировщики дважды Героя Советского Союза Василия Ракова, штурмовики авиадивизии дважды Героя Советского Союза Николая Челнокова и торпедоносцы майора Ситякова получили приказ совместными ударами сорвать замысел врага, блокировать таллинский порт. Все три авиаэскадрильи были приведены в боевую готовность. Но приказа на вылет не поступало: погода испортилась настолько, что о дальних полетах не могло быть и речи. Недовольные летчики сидели на КП, томились вынужденным бездельем.

Константин Александрович Мещерин прислушивался к их голосам, но, поглощенный думами, в разговоры не вмешивался. Здесь, на фронте, его авторитет еще больше упрочился: всего за неделю боев ему удалось потопить два фашистских корабля, за что был представлен к правительственной награде.

Летчики тоже не беспокоили командира. Как обычно в подобной ситуации, они разговаривали, шутили, смеялись удачным остротам. И чутко прислушивались к тому, что происходило на КП.

Нетерпение тоже захватило Мещерина. Он крутнул ручку полевого телефона:

— Товарищ майор, разрешите мне с заместителем в паре сходить на свободную охоту? Быть того не может, чтобы такой погодой не воспользовались фашисты!.. Я должен лететь, понимаете! Потому что был здесь в августе сорок первого! Разрешите?

Все притихли, стараясь расслышать ответ командира авиаполка. Но что услышишь из прижатой трубки? Крупные черты лица комэска тоже были непроницаемы. Но голос его был недовольным.

— Не разрешает? — осторожно спросил Борисов, когда Мещерин положил трубку.

Тот мрачно взглянул на него, но ничего не ответил, потянулся к табакерке.

— А что было в августе сорок первого, товарищ капитан? — поинтересовался Рачков, — Не расскажете? Или нельзя?

Константин Александрович в раздумье раскуривал папиросу.

— Почему же? Но… такое лучше не вспоминать. Михаил укоризненно посмотрел на штурмана. Тот понял его взгляд по-своему. И, стараясь вызвать комэска на откровенность, многозначительно проговорил:

— В сорок первом, конечно, было тяжело. Но так было не только на Балтике. Везде.

— Нет, лейтенант, не везде! — серые глаза Мещерина буравчиками сверлили Рачкова. — При отходе из Таллина погибло несколько десятков наших транспортов и кораблей. Такой трагедии нигде не было, — комэск замолчал и сердито засопел папиросой. От внимания не ускользнуло, как после его слов вытянулись лица летчиков, не сразу понял причину такой реакции. Потом догадался: молодежь, конечно, была наслышана о больших потерях в том августовском переходе из Таллина в Кронштадт, но подробностей не знала, так как их тщательно скрывали, чтобы они не действовали на бойцов деморализующе, он же в запальчивости проговорился и тотчас увидел их удручающее действие на молодые сердца. А ведь ему хотелось другого, передать своим питомцам те чувства гнева, жажду мести, которыми наполнялась его душа при одном воспоминании о той трагедии.

И Константин Александрович заговорил спокойно, обстоятельно:

— Наш флот не собирался покидать свою главную базу в Таллине. Но так уж сложилось на сухопутном фронте. Фашисты прорвались северо-восточнее Риги и вышли на побережье Финского залива в районе Кунда, установили там тяжелую артиллерию и расстреливали все, что появлялось на заливе. А тут еще их авиация, мины! Потому прорыв на Кронштадт и был таким трудным. Наша авиация — та, что осталась после первых боев, — была перебазирована под Ленинград и на эти аэродромы, где мы сейчас. А разве те наши истребители могли отсюда лететь до Таллина? В общем, корабли на переходе остались без воздушного прикрытия… А тут еще шторм разразился!.. Трудно было. Все же полторы сотни судов и почти все боевые корабли прорвались. Мы, уцелевшие тогда, поклялись кровью погибших отомстить фашистам. За всех! Теперь пробил наш час! Этого я и хочу, чтобы каждый из вас понял! — комэск стукнул кулаком по столу.

Поршень-пепельница опрокинулась, окурки рассыпались, Некоторое время Мещерин бездумно смотрел на гору окурков. Лицо, искаженное гримасой гнева, посуровело еще больше. Летчик сломал недокуренную папиросу и бросил в груду. Потом грузно поднялся и, тяжело переступая, вышел из землянки.

Молодые летчики проводили командира понимающими взглядами. Никто не проронил ни звука.

Утром 22 сентября после ненастья погода отпустила: облачность уплыла на восток, над морем вновь засияло солнце, и операция по уничтожению плавсредств отступающего противника в таллинском порту началась, В район Таллина вылетели гвардейские пикировщики и штурмовики, Вслед за ними командир полка направил первую и вторую эскадрильи. Мещеринцев он нацеливал на уничтожение вражеских кораблей в удаленных квадратах моря и потому с рассветом послал в крейсерский полет экипажи младших лейтенантов Борисова и Богачева.

К выходу из Финского залива торпедоносцы полетели кратчайшим путем. Отступающие гитлеровцы больше не заботились об охране минно-сетевых позиций, убрали дозорные корабли и поспешили благополучно унести ноги. Летчики обогнули у Таллина остров Найссар и, набрав трехсотметровую высоту, направились на юго-запад.