Павел Цупко - Торпедоносцы

А как же Богачев? Александр тоже не промахнулся, он накрыл взрывами сторожевик и теперь бил по нему из пушек. Путь к лайнеру был свободен.

Михаил порадовался удачам боевых товарищей, еще раз взглянул в сторону Пудова, и сердце кольнуло предчувствие непоправимого; его самолет вдруг как бы замер на месте, потом резко опустил нос, попытался выпрямиться, но винты вращались все реже, уже стали различимы лопасти — и тут из-под капотов вырвались оранжевые языки пламени. Однако самолет продолжал планировать. Направляемый твердой рукой летчика, он пылающим факелом приближался к лайнеру — намерение лейтенанта Пудова было предельно ясным; он шел на таран. Не достал. Не хватило всего нескольких метров! Потерявший скорость самолет зарылся в волны рядом с серой громадой судна, навсегда унеся с собой в пучину героев…

Панорама боя менялась с такой быстротой, что сознание не в силах было воспринимать ее целиком и фиксировало лишь отдельные картины. Едва Михаил понял, что Пудов с экипажем погиб, как справа в «косое зрение» ворвалась новая картина: концевой транспорт вдруг слегка приподнялся и разломился, вверх полетели оторванная вентиляционная труба, какие-то части надстроек. В мозгу пронеслось; «Мещерин сработал!.. Так их! За Пудова, Быстрова и Крамаря!..» Потом перед глазами из дыма возник самолет Богачева; тот выходил из боя с большим креном. Все это запечатлелось в мозгу в доли секунды. Видя окружающее, Михаил ни на миг не забывал главного — собственную цель. С кормы лайнера по торпедоносцу несся сплошной поток трассирующих снарядов. Борисов толкнул штурвал — чуть опустил нос машины и наложил кольца прицела на орудия с фигурками солдат рядом, ударил из пулеметов, фигурки разбросало, зенитки замолчали. А летчик уже подводил риски прицела под середину лайнера, удерживая на них его высокий борт, затем резко утопил кнопку электросбрасывателя торпеды. Облегченный самолет рванулся вверх. Перед глазами, закрывая небо, с катастрофической быстротой рос в размерах приближающийся транспорт. Михаил с силой двинул правую педаль, дернул штурвал и, едва не зацепив крылом скошенную мачту, пронесся над судном, а потом, не раздумывая, ринулся на прорыв между кораблями охранения, ожидая каждое мгновение, что вот-вот ударят в упор их пушки.

В это самое время позади самолета Борисова море и небо потрясли два мощных взрыва: огромный транспорт тонул. Подтверждая это, в телефонах раздалось радостное:

— Ура-а-а! — кричал Александр Демин, поливая пулями проносящийся под самолетом сторожевик. — Ура-а!

— Ура-а! — вторил ему Иван Рачков, — Валится! Валится на борт! Крышка! Поше-ел рыб кормить!

Немецкие зенитки молчали. На кораблях конвоя уже было не до стрельбы, потрясенные гибелью транспортов, они бросились спасаться. Строй судов распался.

Летчики с удовлетворением разглядывали скрывающийся в волнах нос лайнера, впечатляющую картину разгромленного каравана. От него на плаву остался всего один транспорт. Рядом беспорядочно теснились эсминец и тральщик. Остальные корабли эскорта поспешно уходили прочь.

…Вырвавшись из огня, Борисов кинулся разыскивать Богачева, помня, что он выходил из боя с большим креном. Александр летел на восток совсем низко над водой. Над ним нависала четверка истребителей: верные телохранители — «яки» не оставили топмачтовика в беде, сопровождая в сторону берега. Остальные машины возвращались домой без особых повреждений. Настроение у всех было отличное. Малыми силами в далеко не разном бою они нанесли гитлеровцам значительный урон. Торжествовал Константин Александрович Мещерин; ему удалось-таки сквитаться с фашистами за сорок первый! Но светлая радость тускнела перед тяжелой потерей: героическую смерть экипажа лейтенанта Пудова видели многие. Вместе с летчиком погибли штурман младший лейтенант Быстров и воздушный стрелок-радист Крамарь.

В авиаполку дружный экипаж Пудова хорошо знали. Все летчики его были молодыми парнями, но опытными воздушными бойцами, смелыми и отчаянными в боях, веселыми и жизнерадостными ребятами. Своей отвагой и решительностью при выполнении боевых заданий этот экипаж заслужил всеобщее уважение и любовь — недаром командир полка с собой брал только их — честь наивысшая!

Теперь славного экипажа не стало. Не стало на глазах у товарищей. Потому и молчал эфир, не было в нем слышно обычных при победах радостных восклицаний, острот и шуток.

Помещение столовой невелико. Поэтому летчики питались в нем посменно: сначала управление авиаполка с первой эскадрильей, затем остальные.

Но сегодня этот обычный распорядок был нарушен: начальство ужинает со второй сменой, ведь летчики второй и третьей эскадрилий сегодня, можно сказать, именинники: они разгромили вражеский караван. По случаю такого праздника столы сдвинуты вместе и накрыты не стертыми от длительного пользования клеенками, а свежими простынями, за неимением настоящих скатертей, и даже сервированы ножами и вилками! Потому и настроение у летчиков соответствующее случаю — приподнятое. В столовой царит не обычная спешка, а оживление, веселый шум, волнами прокатываются взрывы смеха.

Летчики третьей эскадрильи уселись под окнами. Во глазе их стола, как положено, сидят командир, флаг-штурман и начальник связи. Рядом уставшие от поздравлений Михаил Борисов, Иван Рачков и Александр Демин, а напротив — Александр Богачев, Григорий Штефан и Игорь Иванов. Экипажи, как всегда, в полном составе. Остальные заняли места справа и слева от «именинников». Ужин подан. В железные кружки налиты боевые сто граммов. Но ни к кружкам, ни к еде никто не притрагивается, хотя за день проголодались изрядно. Ждали командование авиаполка.

Наконец пришло командование авиаполка. Гостей усадили на почетные места, и капитан Мещерин обратился к завстоловой:

— Давай, старшина! А то от голода у моих летчиков скулы свело] Не дайте погибнуть во цвете лет!

Старшина включил заблаговременно приготовленный патефон, и шум столовой заглушили бодрые звуки авиационного марша.

Все приумолкли, наблюдая, как от окна раздаточной, сияя улыбкой и белизной передника, отошла официантка Катя, На вытянутых руках она держала блюдо с… поросенком! Поросенок был невелик. Он лежал брюшком вниз, вытянув мордочку с пятачком, зажаренный до золотистой корочки, толстенький и необыкновенно аппетитный. А Катя, разрумянившись от всеобщего внимания, старательно попадая в такт музыке, пронесла поросенка через всю столовую и с поклоном подала Ситякову.

— Э-э, нет! — возразил комполка и показал в сторону Борисова и Богачева. — Сначала главным виновникам! Прошу!

Под дружные веселые хлопки командиры экипажей, смущаясь, приняли дары. А девушки уже несли от раздаточной еще пару поросят. Патефон умолк, в столовой воцарилась тишина.