Александр Карпов - В небе Украины

И вдруг новая вводная — ехать в тыл на переучивание. Эта весть обескуражила Хитали.

Тяжело расставаться с фронтовыми друзьями, да и как-то неудобно уходить с фронта. Ему бы хоть разок слетать на Берлин, пройтись на бреющем, прочесать улицы и переулки из пушек и пулеметов, напомнить фашистам, что такое штурмовик.

Захар понимал, что война для него окончена и жизнь его должна пойти по другому руслу. Как сложится эта жизнь, он еще не представлял себе. И ему казалось, что он непременно вернется на фронт.

Война для Захара не была увеселительной прогулкой — на его счету 203 боевых вылета. Двести с лишним раз подвергался он опасности. Его хрупкое, по-юношески крепкое тело было разукрашено бесчисленным множеством шрамов. Его сбивали четырнадцать раз и трижды — над временно оккупированной территорией. Сложны и трудны дороги войны. Небо Подмосковья, Сталинграда, Кубани, Украины, Прибалтики — все знакомо, все облетано. Бывало, что Захар не дотягивал до своего аэродрома. Приземлялся в изрешеченной пулями, забрызганной кровью кабине. Терял сознание, попадал в госпиталь, но там долго не задерживался.

Хитали крепко усвоил одну истину: стать настоящим летчиком и истинным командиром ты можешь лишь тогда, когда перестанешь щадить себя и превратишь всю свою жизнь в верное служение Родине, в постоянную готовность выполнить любое боевое задание. Многие знали Захара, как отличного командира, храбрейшего летчика. Мне же выпала честь знать его и как боевого товарища, доброго и отзывчивого, щедро делившегося последним с друзьями.

В конце 1944 года меня послали с группой летчиков в тыл за самолетами. Признаюсь, хотелось погулять по городу, посетить театры, блеснуть орденами. К тому времени меня уже наградили орденом Ленина, было присвоено звание Героя Советского Союза, однако получить награды не успел. К кому обратиться с такой необычной просьбой? Ведь не всякий мог дать Орден Ленина и Золотую Звезду. Обратился к Хитали. И какова была моя радость, когда услышал в ответ: «И ты еще сомневался!». Захар улыбнулся добродушной улыбкой и добавил: «Бери, пусть знают наших!».

Я был искренне благодарен Захару за то, что пришлось воевать рядом с этим замечательным человеком, за то, что воюя вместе с ним, узнал и понял: нет предела мужеству и геройству советского человека, когда он защищает Родину, нет предела его щедрости и доброте, когда он помогает друзьям.

С тех пор, как Захар уехал на переобучение, наши боевые дороги разошлись, и я потерял его из виду. О том, что Хитали жив, знал, но куда занесла его судьба в последние годы, не было известно. Промелькнула о нем заметка в «Известиях». Была фотография…

И вот появился фильм «Захарове поле». Оказывается, это то самое поле, где Хитали совершил вынужденную посадку, по которому он полз, истекая кровью! С волнением смотрю этот фильм. И как в годы войны, с гордостью слежу за действиями своего командира и боевого товарища.

Сменяются на экране кадры, проходят перед зрителями судьбы людей.

С того дня, когда самолет Хитали был сбит над украинским селом, прошли десятилетия. Многих из свидетелей уже нет в живых. Однако Захар Хиталишвили в этом селе свой человек. Его приветствуют, как самого дорогого и желанного гостя.

— Сынок, ты помнишь меня? — взволнованно спрашивает Захара пожилая женщина. Хитали не дал ей договорить и по-сыновьи крепко прижал к груди. Это была Елена Онуфриевна Мальцева, принимавшая участие в спасении летчика.

Михайловок на Украине много. Но Захар Соломонович нашел «свое» село и теперь низко кланялся двум женщинам — Елене Онуфриевне и Екатерине Митрофановне, по-матерински выходившим его.

Кадры запечатлели радушное гостеприимство, с каким принимали прославленного летчика на Полтавщине. В селе состоялся митинг дружбы. Захару Соломоновичу торжественно вручили диплом и ленту почетного гражданина Михаиловки-Первой.

Ему представляют агронома колхоза, мужчину средних лет. Это сын Екатерины Митрофановны Шляпкиной. Крепко обнимаются два названных брата: украинец и грузин. Агроном не скрывает своей гордости перед односельчанами. Кому не приятно иметь такого прославленного брата! У поколения, к которому принадлежит агроном Шляпкин, свой угол видения войны — через страдания матерей и героический их труд увидели войну эти молодые люди.

Я смотрел на знакомое и незнакомое мне лицо Хитали, уже потерявшего юношескую стройность, с проницательным взглядом много видавшего человека, но с той же незабываемой доброй улыбкой, а воображение рисовало того Хитали, которого знал тридцать лет тому назад, — подтянутого, сильного, с темным румянцем на лице и большими карими глазами. Держался он обычно скромно и в то же время с большим достоинством. Ни лишнего слова, ни лишнего жеста. Дружбе отдавался до самозабвения, прямо и бескорыстно, чужое горе для него всегда было своим. Поэтому к нему приходили все — и кому было тяжело, кто приуныл и хотел зарядиться бодростью и кто хотел просто поговорить, «излить душу», поспорить. Таким знал я Захара.

Но вот радость встречи сменяется печалью воспоминаний.

Екатерина Митрофановна поглядывает на одиноко стоящую перед окном «горемыку-рябину», которую посадила сразу же после войны, смахивает набежавшую слезу и тихо шепчет: «Это Наталка моя»… Женщины украдкой вытирают платочками слезы. Безутешно материнское горе!

Не думал я встретиться со своим другом с помощью кинематографа. Впечатление от увиденного было настолько сильное, что долго не мог прийти в себя. Потом возникла тревога. Найду ли его? Послал в редакцию газеты «Тбилиси» письмо с просьбой сообщить адрес Захара. Но вникнет ли редакция в мое состояние, захочет ли помочь нам встретиться?

К счастью, редакция газеты внимательно отнеслась к моей просьбе. Пока я мучился сомнениями, журналисты Георгий и Вахтанг Девидзе сделали свое благородное дело.

И вот передо мной телеграмма: «Вызываетесь переговоры Тбилиси». Подписи нет. Но это, конечно, он, Хитали! В который раз вчитывался в текст, стараясь домыслить, что крылось за этими строчками. Готовлюсь к телефонному разговору. От волнения куда-то исчезли нужные слова. Наконец, слышу свою фамилию. «Саша!» — узнаю голос товарища. Это он, Захар! Говорили, перебивая друг друга, стараясь как можно больше сказать… Договариваемся о дне встречи.

…Я в Тбилиси. Передо мной Захар — живой, очень изменившийся, но все тот же дорогой Хитали! Обнимаемся и не скрываем слез. От волнения слова застревают в горле, и мы молча смотрим друг на друга. Вокруг нас собирается толпа. Люди удивленно смотрят на двух пожилых плачущих от радости мужчин.

Мы едем по Военно-Грузинской дороге на родину Захара. Местность на редкость живописна. Дорога змейкой вьется вдоль ущелья. То появляется, то вновь пропадает Арагва, воспетая Пушкиным. Захар рассказывает о своем детстве, с грустью говорит о матери, недавно ушедшей из жизни.