Богдан Сушинский - Гибель адмирала Канариса

— Все зависит от того, на каком языке говорить с этими чертовыми англичанами, — не сдавался Франк-Субмарина. — Например, мой личный опыт…

— Не все, Брефт, не все зависит только от этого, — нетерпеливо прервал его Канарис. — Язык, на котором с британцами пытались толковать фон Кляйст-Шменцин, [38] Эвальд фон Кляйст-Шменцин (1890–1945). В 1929–1933 гг. возглавлял движение «Главное объединение консерваторов». После прихода к власти Гитлера долгое время держался в тени, отсиживаясь в своем поместье в Померании, затем присоединился к заговорщикам. а затем и промышленник Ханс Бем-Теттельбах, тоже оказались недостаточно понятными по ту сторону Ла-Манша.

— Кое-что слышал об их попытках, поэтому не оспариваю.

— Значит, дело не столько в языке, сколько в политике, в позиции Англии, а также ее союзников; в условиях, на которых англичане и американцы согласились бы сотрудничать с нами. Если вы заметили, я сказал: «Согласились бы». Ибо до сих пор такого согласия мы не получали. Порой создавалось впечатление, что англичане попросту не заинтересованы в том, чтобы на германском Олимпе произошли какие-то радикальные изменения.

— У меня создалось такое же впечатление, — признал полковник. — Они опасаются, как бы победу над Германией не вырвали у них из рук сами германцы — своим переворотом или своей революцией. В данном случае потери на фронтах в Лондоне, как и в Берлине, в расчет не принимаются.

— Но ведь и мы, ржавый якорь нам в борт, тоже обещаний своих не выполнили, — медленно тянул коньяк Брефт. — Поездки в Париж, Лондон — это, конечно, хорошо. Но фюрера-то на тот свет мы так и не отправили.

— Господин Брефт… — поморщился Канарис, пораженный его прямолинейностью. Он терпеть не мог, когда в его присутствии кто-либо решался упоминать о покушении. — Нельзя ли не столь прямолинейно и как-нибудь помягче?

— Но ведь мы лее собирались сделать это! Или, может, я не так воспринял весь тот канкан, который мы затевали вокруг фюрера?

— Пытались, да… — неохотно проворчал адмирал, — но стоит ли сейчас об этом?

Однако Брефт постарался проигнорировать его недовольство избранной темой и все так же темпераментно продолжал:

— Сначала генерал Бек пытался выдавать себя за нового вождя нации, но хватило его только на то, чтобы подать в отставку после решения Гитлера ввести войска в Судеты. [39] О своем намерении ввести войска в Судеты Гитлер объявил на совещании высшего командного состава вермахта и СС в Ютеборге 18 августа 1938 г. Генерал-полковник, начальник Генштаба сухопутных войск вермахта Людвиг фон Бек решительно выступил против этого решения и в знак протеста подал в отставку. Позднее он стал активным участником заговора против фюрера. Затем генерал Гальдер умудрился запутаться в собственных хитроумных планах то ли отстранения Гитлера от должности, то ли ареста его как душевнобольного. А разве мало было воинских частей, мало сторонников у генерала фон Вицлебена [40] В 1940 г. Эрвин фон Вицлебен (Витцлебен) был произведен в генерал-фельдмаршалы и командовал группой армий «Д», а также являлся главнокомандующим войск Германии на Западе. В 1944 г. казнен за участие в заговоре против фюрера. Заговорщики рассматривали его в качестве будущего главнокомандующего сухопутными войсками Германии. в бытность его командующим берлинским военным округом, чтобы арестовать Гитлера и захватить власть?

— Только не Вицлебен… — почти брезгливо поморщился полковник Крингер, покачивая головой. — Привлечение к операции Вицлебена было одной из самых досадных ошибок вашего движения.

И для адмирала не осталось незамеченным, как недвусмысленно полковник отмежевался от движения оппозиционеров: «вашего движения»!

— Тогда в чем дело? — продолжил свой обличительный монолог фрегаттен-капитан. — Нет, я спрашиваю себя: в чем дело? Пока, лежа на дне, мы обрастали ракушками, Гиммлер и Мюллер вылавливали наших сторонников, как старых облезлых крабов.

«Опель» осторожно пробрался между руинами домов и, миновав молитвенно устремленную к небесам кирху, неожиданно оказался посреди небольшой, непонятно как сохранившейся в этой части Берлина, рощи. Между стволами ее почерневших от копоти деревьев замелькали выкрашенные в серые и темно-коричневые тона коттеджи — безголосые, безлюдные, отстраненные от всего происходящего в этом мире, словно решившие отсидеться посреди девственных лесов дезертиры.

— Это уже Шлахтензее, — обронил барон фон Фёлькерсам, сохранявший доселе столь же уважительное молчание, как и Шелленберг. Оба чувствовали себя палачами, коим предстояло казнить человека, в казни которого они были заинтересованы меньше всех остальных в этом городе. Тень адмирала Канариса нависала над ними уже из потустороннего мира, обращаясь к их совести и офицерской чести.

— Вам, Фёлькерсам, известно, где находится особняк адмирала?

— Приходилось как-то бывать.

— Теперь даже признаваться в этом небезопасно, — проворчал Шелленберг.

— Я пока еще признаюсь.

— Вы — да.

— И, в отличие от некоторых офицеров, не стесняюсь этого знакомства.

— Вы, барон, как и ваши отношения с Канарисом, — отдельный разговор. Впрочем, выпячивать близость отношений с шефом абвера нынче тоже не рекомендуется. В интересах высшей, правительственной морали. Хотя еще недавно ею гордились и при первой же возможности бахвалились.

— Если не рекомендуется, то как в таком случае вести себя Гиммлеру, Кальтенбруннеру и всем прочим, не говоря уже о фюрере, который лично выдвигал и назначал Канариса на все его посты?

— Неудобные вопросы вы задаете, Фёлькерсам, очень неудобные. Мало ли кто кого и на какие должности выдвигал. Война — величайший из инспекторов, это знает каждый полководец.

— А мне даже трудно себе вообразить, что натворили эти сволочные заговорщики. Дошло до того, что фюрер вообще никому не доверяет. Четверть генералитета уже казнена или ждет суда. Эти фроммы и штауффенберги полностью дезорганизовали армию.

— Не советую выражаться в подобном духе в присутствии адмирала Канариса. Судя по всему, он один из самых активных заговорщиков. Или, по крайней мере, способствовал заговору, как агент англичан.

Забыв на несколько мгновений о руле, Фёлькерсам окинул Шелленберга испытывающим взглядом, пытаясь понять, насколько серьезно то, о чем говорит бригадефюрер. И насколько он искренен в своих обвинениях.

— Мне известно, что адмирала подозревают, известно, что ему не доверяют теперь ни Гиммлер, ни Гитлер. И все же не устаю задавать себе один и тот же вопрос: «Неужели Канарис и в самом деле примкнул к заговорщикам?» С трудом верится в это.