Канта Ибрагимов - Учитель истории

Тот, вроде самый близкий человек, что сотворил из Никифора императора, стал самым лютым врагом, и ныне ищет его царь в далекой Хазарии, ищет и в дикой Европе, а этот вредитель — Зембрия Мних, сам в Византии объявился, где-то в столице живет, и это не все — кто-то видел его даже в Большом дворце, якобы, прошмыгнул он в покои Феофаны.

О, Феофана! О, подлая развратница! И как ее земля еще носит? Давно бы одними пальчиками придушил ее Никифор, да не смеет, ведь он царь, потому что женат на царице. И в то же время, по традиции византийского двора, в любой момент он мог бы от Феофаны избавиться, да не может, — околдовала она его, очаровала, покорила. И что она ни пожелает — все Никифор делает. Мало того, что по желанию супруги он, Никифор, сам освободил из-под стражи давнишнего фаворита Феофаны — Базурко, так императору доложили, что и его двоюродный брат, тоже полководец, армянин Иоан Цихимсия позарился на царицу, с ней вошел в сношения. Тут казалось, попроще — отправил Никифор брата воевать в далекие фемы, а Феофана стала жалобить:

— Такой верный боевой друг, брат, должен быть всегда рядом.

И в этом уступил Никифор, правда, в Большом дворце, где столько невидимых тайных ходов, и за любым углом, в любой посуде — смерть, отрава, дух Мниха витает, — он более жить не посмел, перебрался в специально для него построенный Виргинский дворец, и Феофану для надежности с собой взял, а свою охрану еще более усилил. Но это не спасло.

Как-то в зимнюю ночь из покоев Феофаны, таясь, вышли Бозурко и еще трое мужчин; пробрались они на крышу дворца, спустили на веревках заранее приготовленный короб. В это время со стороны неспокойного моря подплыла лодка, и в ней сам Иоан Цихимсия и его дружина.

Перебили заговорщики охрану, проникли в спальню, где Никифор по-походному на полу на барсовой шкуре спал.. Пробудившись, потянулся было Никифор к мечу, а первым подоспел Бозурко:

—Помнишь, ты сказал — «мне не меч, а титьки держать», вот теперь поглядим, что ты подержишь, — отрубил он кисть царя.

— Не убивайте, простите… все, что угодно, все отдам. Брат, Иоан, помоги, — кричал Никифор.

— Ко мне его! — уже на троне восседал Иоан.

Еще долго над Никифором измывались, и на рассвете по-другому Никифор тихо стонал:

— Иоан, брат, убей, сжалься, ради Бога, убей!

— Нет, не христопродавец я, не стану братоубийцей, — и на самое ухо, — поверь, за тебя я отомщу.

В то же утро Никифор в муках скончался. Иоан Цихимсия провозгласил себя царем, и слово сдержал: первым же указом, как убийцу императора, публично велел казнить Бозурко; Феофану, как пособницу, в монашки остричь, и на далекий остров сослать. «Старой» она стала, очарование, блеск и мастерство с годами и родами утратила.

А второй указ Иоана Цихимсия — задержать Зембрия Мниха. Поздно. С этого надо было начинать. В те недолгие часы переполоха и безвластия, говорят, ходил Мних, не таясь, в самом дворце. Потом в неизвестном направлении исчез, а с ним Остак, который находился в узнице прямо во дворце, под особо усиленной охраной.

Все границы перекрыли, все досматривали — бесполезно, след Мниха и Остака исчез. Тогда новый император Византии во все части мира отправил людей с приказом — живым либо мертвым Мниха доставить, без него самим не возвращаться.

Ни в каком виде Зембрию Мниха в Константинополь больше не доставили, и больше его нигде и никто никогда не видел. В то же время о судьбе Мниха ходило много легенд, и доминировали три. По одной — он умер своей смертью от болезни по пути в Европу, где-то в Македонии. По другой — во время шторма утонул при кораблекрушении на Босфоре. И по третьей, почему-то самой правдоподобной — его убили свои же — с разных сторон его разыскивали.

А Мних еще жил, скрываясь где-то в горах Европы, он очень долгое время выхаживал маленького Остака, жизнь которого буквально висела на волоске из-за лишений, перенесенных в неволе, и дальнейших осложнений, возникших во время побега. И лишь когда не только здоровье, но и дальнейшая судьба Остака были вне опасности, уже постаревший Мних в сопровождении своего ученика — доктора Земарха отправился в далекий путь на Кавказ.

Разумеется, обещание, данное Ане, Мних не исполнил, и прошло не одно, а очень много лет. И прибыв в Аргунское ущелье, на месте Хазар-Кхелли он обнаружил кладбище, и не сорок, а сорок одну могилу. А вместо прекрасного поселения Варанз-Кхелли — руины: город уничтожен, и не просто так — жестоко, камня на камне, действительно, нет.

Мних не паникер, а закаленный боец и по жизни опытный дотошный исследователь. Походив по горам, расспросив редких уцелевших местных, он и его ученик полностью восстановили картину происшедшего.

…Они опоздали ровно на год. До них, по точным описаниям, сюда явился евнух Самуил, и увидев вместо Хазар-Кхелли одни лишь могилы, он бросился искать озеро и сундук. А озера в горах тоже нет, и тогда евнух Самуил, проклиная Кавказ, ушел, но ненадолго.

Предание, дошедшее до наших дней, гласит: «Днем и ночью Варанз-Кхелли охранялся вооруженной стражей. Варанз-Кхелли мог выставить в случае военной опасности до 1500 хорошо вооруженных воинов, не знавших ни страха, ни поражения. Слава о бесстрашных воинах Варанз-Кхелли и их ратных подвигах разошлась далеко за пределы Кавказа. Но случилось великое несчастье. Вначале оказался отравленным родник, из которого Варанз-Кхелли брал питьевую воду. И в последнюю ночь, никем незамечено была перебита вся стража, охранявшая далекие подступы к крепости. Подошло большое войско, состоявшее из одних евреев, которое внезапно напало на Варанз-Кхелли и перебило всех жителей — детей, стариков, женщин; и только двоих оставили в живых — мужчину и женщину».

«Если женщину звали Аза, — мыслит Мних, — то мужчина, наверное, был ее муж. И евнух Самуил оставил их в живых, пытаясь найти Ану… Не нашел. Даже от сестры Ана скрывала чужую тайну».

Далее, следуя в обратном порядке, Мних и его ученик, как врачи, сделали эксгумацию кладбища в Хазар-Кхелли. Поразительно — ни одного признака насильственной смерти, и все молодые, бывшие здоровыми воины умерли от одной неизвестной болезни — от очень быстрого истощения, буквального разложения организма. И лишь один, последний, сорок первый, — от разрыва сердца — это старый евнух Самуил.

Озера, действительно, нет. Да дно бывшего водоема Мних довольно легко нашел, и более того, определил, что же случилось? Видать, от землетрясения, может быть, того, что разрушило Константинополь, и здесь были отголоски, а может, и наоборот, эпицентр был здесь, на Кавказе, а отголоски в Константинополе. Словом, разломы в скалах видны, по ним вода утекла. А тропа, тропа к заветной пещере осталась, четко видна, вытоптали ее охранники.