Канта Ибрагимов - Учитель истории

Географически место выбрано до смешного оптимально: Северная Ирландия в Великобритании, что Чечня в России, вроде бы мятежная территория, и можно сослаться на непокорных вредителей. Сейчас Малхазу не до этих политических тонкостей — времени в обрез, понятное дело, у Безингера суперзащита от первоисточника — Пентагона, от тех, кто впервые изобрел Интернет.

Атаку начали в ночь с пятницы на субботу, так, чтобы в соратниках были выходные. В любой программе есть вход, а значит брешь, и если монотонно долбить, то «трещина» в любом случае обнаружится. Да в том-то и цель защиты, чтобы сразу же обнаружить атаку взломщика, выявить источник агрессии и в некоторых случаях автоматически перекодироваться.

Идти этим трудоемким, а главное затратно-временным путем Малхаз не может. Он верит в свое чутье, и, к ужасу консультантов и дальних партнеров, идет в лобовую атаку, напролом, грубо обнажая себя.

— Это невозможно! Это провал! — хором кричат консультанты.

— Молчать! — психует Шамсадов, сразу работает на двух клавиатурах, отдает команды всем партнерам. Игра пошла ва-банк, консультанты посматривают на часы, чтобы бежать, пока их не взяла полиция.

— Не торопитесь, — истерично смеется Шамсадов. — Атака еще не обнаружена, и мы уже у «главных ворот».

— Вы что, знаете секретный код, что так напрямую идете? — нервничают консультанты.

— Да Вы что?! Ха-ха-ха! Думаете, он ребенок, и свое имя и дату рождения ввел как шифр?!

— Замолчите! Не мешайте! — дико заорал Малхаз.

Наступила гробовая тишина, и только щелчки клавиатуры да сигналы приказов с экранов. В таком оцепенении прошел не один час. Пот течет ручьями не только с Малхаза, но и со стоящих за его спиной консультантов.

— Все! — прошептал Шамсадов, бережно нажал «вход», и сразу же выплыл знак «Введите, пожалуйста, код».

— Действительно «все», — съязвили за спиной.

— Вводите: Безингер, дату рождения, — поддержал другой.

— Нет, будем вводить все известные слова и комбинации цифр — всего лишь двадцать факториалов!

— Ну, мы дураки!

Шамсадов этого уже не слышал, он всецело был поглощен «атакой», испытывал знакомое чувство полной отрешенности от реальности — впереди только враг, его надо уничтожить, а о собственной погибели даже не думаешь, это эйфория, насилие, это непередаваемое, дикое блаженство, высшая точка жизненной игры!

Он на латинском набрал — «Хазария — 0965», в ответ: «Введите правильный код», и уже без «пожалуйста». Повторил на древнееврейском и еврейском — то же. Ввел тюркский, а затем кириллицу — сброс. Последняя заготовка Малхаза — язык еврейского населения Европы, имеющий в основе немецкий диалект, идиш, — не прошло.

— Ужас! — простонал он, обхватил голову, в ярости кулаком рубанул по экрану, до кости содрал кожу.

Сжимая окровавленную кисть, избегая взглядов консультантов, бросился в ванную и, забыв о руке, склонил под холодной струей голову, надолго так застыл, тяжело дыша, выпрямился, машинально увидел в зеркале свою страшную физиономию. А вода с густых волос все стекает, заливает глазницы, преломляет свет, и, о чудо! или явь! или так исказилось сознание — перед ним в рамке зеркала нарисованная им Ана: точь-в-точь такая же, и так же странно улыбается, рукой на выход показывает. Он протер глаза, Аны нет, а ласковый, переливчатый голос со струйкой воды угасающим эхом остался:

— Ненан мотт бицбелла хьуна?! [29] Язык матери позабыл?! (чеч.)

Разметая брызги крови и воды, бросился Малхаз к компьютеру, и латиницей, только на чеченский манер, набрал: «Хаз-Ари — 0965».

— Боже! — ахнули басистым хором за спиной.

А на экране следующие «ворота». Не задумываясь, Шамсадов набрал: «Зембрия Мних».

— Вот это да!.. Что за слова?! — суеверно зашептали консультанты, и так склонились, что четыре головы слились.

Последние «ворота», и Малхаз уже вроде хладнокровен. Набирает: «Ана» — сброс. «Правильно, надо с уважением, как положено», — думает он и набирает: «Ана Аланская-Аргунская», и — о, ужас! — сброс!

Тишина. Только слышны вразнобой тяжелые дыхания.

«Что ж такое?!» — крайне встревожен Малхаз.

— Может, какой знак надо поставить? — тихо кто-то прошептал.

Дрожащими пальцами Малхаз набрал вновь: «Ана — Аланская — Аргунская» и поставил восклицательный знак!

— А-а-а!!! — бешеным криком наполнилась квартира.

— Тихо, тихо! — на шепот переходит Малхаз, а сам больше всех ликует. — Внимание! Времени в обрез! Проникновение наверняка уже обнаружено, и по установке эта программа в течение получаса самоликвидируется. Но я думаю, нас будут вычислять, и на это надо еще минимум полчаса. В полицию они не заявят, есть свои службы. И если считать, что таковые в Белфасте, то это еще пятнадцать минут дороги. Итого более часа — быстро сканируйте, что Вам надо, а у меня своя цель.

Спокойно, словно на собственном сайте, Малхаз вошел в тайный художественный архив: номенклатура порядка двадцати тысяч, ему нужна только одна, а в ответ — две! Справка о первой: Ана — молодая, в Константинополе, автор неизвестен, датируется точной датой — 957 год, стоимость примерно — двадцать пять миллионов долларов. Справка о второй: Ана — в зрелом возрасте, в Самандаре, автор и дата — неизвестны, стоимость выяснится на аукционе.

Малхаз вывел обе картины на экраны. Вот его Ана! Все так же странно улыбается, рукой указывает на другой экран, а там, даже на компьютере видно, совсем старое полотно, потрескавшаяся краска, но все равно уникальность творения не померкла, а сама героиня молода, грациозна, горделива. И кажется, с двух экранов смотрят на него эти две женщины, и уже не улыбаются, а о чем-то умоляют, просят.

— Да-да, Ана, не волнуйся, все что могу и не могу, сделаю, — на чеченском шептал он, — ты только подскажи, да поддержи, где следует...

— Что Вы там шепчете? — рассмеялся один из консультантов.

— Снова колдует! — подхватил второй.

Грубый стук в дверь прервал их радость...

Мать, самое родное, самое любящее существо на свете, нежно укачивая ее на коленях, ласково напевая убаюкивающий колыбельный напев, любовалась ее трепетным взглядом, мягко гладила по волосам; а тут же рядом сидел ее отец, что-то будто сквозь сон бархатисто шептал, тоже восхищался ею, блеском глаз благотворил; и от этих ласк ей становилось все приятней и теплей, и как ни сладок, ни блаженен сон, а ей хотелось воочию видеть мать и отца. Через силу Ана открыла глаза: высокие, обитые поржавело-зеленым металлом покачивающиеся борта лодки, безвольно болтающиеся, отполированные, обсаленные рукоятки весел, и чуждо-бездонное голубовато-пепельное облачное небо, сквозь дымку которого, стыдясь, едва-едва проглядывает утренний солнечный диск.