Канта Ибрагимов - Аврора

А Цанаев о своем:

— Сколько?

— Что? — Ломаев всегда носил очки, теперь линзы, но так занервничал, что машинально попытался поправить очки, словно они еще на носу. — Ты, небось, о деньгах?.. Какие деньги!? И разве они когда водились у меня?

Цанаев лишь повел плечами: мол, если не деньги, то за что ему написали диссертацию? Амурные дела?

— Нет! — вскричал Ломаев, как-будто читал мысли. — Ты там, в Чечне, совсем очерствел…

— Но-но-но, — перебил командно Цанаев. — Еще скажешь — озверел.

— Так ты и мыслишь, — исподлобья косился Ломаев. — А все не так. Она замечательная девушка.

— Она девушка? Замужем не была? — что на уме ляпнул Цанаев.

У Ломаева на лице появилась какая-то болезненная, мучительная гримаса. Наступила тягучая пауза, в течение которой его лицо, видимо, из-за воспоминаний, стало резко меняться: совсем задумчивое, печальное, и тут он, словно для себя, глядя прямо перед собой, стал медленно, негромко говорить:

— Ты ведь знаешь, я в науке слабоват, слабая сельская школа — базы нет, и как бы я не пыхтел, а диссертацию к сроку подготовить не смог. И вернулся бы в Грозный, да женился на Кате, ребенок. Наверное, из-за нее меня оставили на кафедре, и так как степени нет, предложили профсоюзную линию. Вот где мое упорство и кропотливость дали некие плоды: в начале девяностых, когда во всей стране бардак, а в Чечне совсем ужас царил, но войны еще не было, я уже некий профсоюзный босс МГУ. И как-то звонок с проходной общежития главного корпуса — девушка из Чечни, на вокзале обворовали: ни паспорта, ни денег, спрашивает земляков.

Сам знаешь, сколько с нашими земляками в Москве проблем, а тут еще девушка. Нехотя я пошел к проходной. Думал, сейчас увижу ревущую чеченку. А на ее лице, как мне сперва показалось, какая-то неприятная ухмылка, и держится почти вызывающе, — в общем, вроде нет уныния. И я хотел было сразу же развернуться и уйти, но мимо проходили люди в шубах — минус тридцать на улице, а она в легкой курточке. И только мы поздоровались, даже ритуальных о житье и бытье не успел я спросить, а она сходу:

— Я биолог. В аспирантуру МГУ хочу поступить.

— А какой вуз окончила? — спросил я.

— Чеченский университет.

Я, дурак, в ответ:

— Можешь туда же и возвращаться.

А она:

— Я отличница! — и, видя мою реакцию: — Не надо думать, что чеченский университет и МГУ совсем разные вузы, программа ведь одна.

— Тогда зачем сюда подалась? — я был почти раздражен, а она в ответ:

— Вы ведь знаете, в Чечне развал, а университет ныне — одно название, и аспирантуры там нет.

— А чем я могу помочь? — на чеченском это почти что прощание, а она, голос повысив:

— Я столько лет училась, не пропадать же моим знаниям?

И если бы в этот момент я на ее лице увидел уныние и мольбу, я бы ее на ночь-две устроил бы в общежитии и как-нибудь помог бы вернуться обратно. Однако на ее лице была какая-то улыбка, то ли ухмылка, — что-то вызывающе-надменное, так что мне просто захотелось ее проучить, эту чеченскую дерзновенность поставить на место. Так что на следующий день, не считаясь со своим временем, повел на кафедру «Молекулярной химии», где заведующая — моя хорошая знакомая.

Завел я землячку в кабинет, а сам, чтобы не слышать этого позора, — в коридор, думая, что собеседование продлится минут пять, для приличия — десять. А прошло полчаса — я удивлен. Ну, и академический час позади, — не стерпев, я приоткрыл дверь и только тогда, оказывается, отвлек разговорившихся собеседниц:

— Заходи, заходи, Ломаев, — позвала по фамилии меня заведующая. — Очень хорошая девочка, — так и сказала — «девочка». — Да, вот что. Ваше имя — Урина, конечно же, прекрасно и романтично, как вы перевели — Утренняя Заря, но, простите, по-русски это слово как-то звучит….

— Урина — Аврора, — чуть ли не перебивая вскрикнула землячка.

— Аврора?! — призадумалась заведующая. — А что? Очень красивое имя — Аврора! Я вас поздравляю, Аврора Таусова: для начала вы стажер — исследователь МГУ. А ты, Ломаев, помоги ей с общежитием, пропиской и прочим.

Вот таким образом взвалил я сам себе на шею заботы о ней, ведь у нее ни паспорта, ни денег… а если честно, я тогда был потрясен. И я так не желал помогать, просто заведующая мне была очень близка, а ведь кафедра «Молекулярной химии» — одна из сложнейших в вузе. Думая об этом, — справится или нет, — я через пару недель случайно вновь встретил заведующую, и на мой немой вопрос она дала ответ:

— Упорна, очень упорна; вот только с компьютером у нее большие проблемы, — в Чечне она о них только слышала. Если она с компьютером совладает… А так, ты ей подсоби, Ломаев.

Я и так ей все, что мог, сделал: документы, общежитие, деньги, правда, как она настояла, в долг. А тут, как-то с утра, Аврора у меня в профкоме объявилась, с тем же неунывающим видом, со своей странной улыбкой, и сходу говорит:

— Мне работа нужна.

— Ты работаешь.

— Еще работа: утром, вечером, ночью.

— На жизнь не хватает?

— Хочу компьютер купить и на компьютерные курсы пойти…. Уборщицей могу.

— Уборщицей? — призадумался я. Как раз мы за пьянство уволили одного мужика. — А на улице?

— Куда угодно.

— Снег убирать нелегко, — я лично познал эту работу. — И зарплата — незавидная.

— Мне хватит, — рада она, и как испытание, в том году зима была суровая, снежная.

Как-то задержался я на работе допоздна: снег валит, со свистом пурга до костей прошибает, а вдалеке какая-то тень лопатой скребет.

Я подумал, что она совсем раздетая, а на ней та же легкая курточка — я аж сам съежился.

— Холодно? — спросил я, а она:

— Работа спасает.

В ту ночь я не спал, все думал о ней. Как ей купить хотя бы пальто в подарок? На следующий день обзвонил земляков, по-моему, и ты помог, скинулись.

А она наотрез отказалась деньги брать, говорит, и так много долгов.

Тогда я на свой глаз и вкус купил пальто, занес в ее комнату в общежитии, и она в тот же вечер в этом пальто зашла ко мне на работу — как я угадал размер? — и, как бы в ответ, принесла очень вкусный чеченский тыквенный пирог. И как она умудрилась в условиях общаги его приготовить?

— Она нравилась тебе? — перебил Цанаев.

Ломаев не ответил, только протяжно вздохнул, вновь продолжил рассказ:

— После этого я Аврору долго не видел, а она вновь удивила — вдруг узнал, что уволилась с работы уборщицы. Но мне в то время было не до нее, я готовился к повторной защите кандидатской, мне надо было набрать очень сложный табличный и схематический материал, и кто-то посоветовал наборщицу — Аврору: быстро, грамотно работает и недорого берет.

«Неужели это наша Аврора?» — подумал я.

А это и впрямь она. О деньгах и заикнуться не позволила, а работа — все четко.

Боясь повторного провала, я от всех день защиты скрывал, а она — в зале!.. Конечно, она не при чем — я слабый физик, работа хилая, хотя мне кажется, из-за нее я еще более смущался — вновь прокатили… А ты сам знаешь, — продолжает свой рассказ Ломаев, — если и повторную защиту провалили, то в МГУ практически шансов нет: как на ученом, поставили крест. Но я не хотел сдаваться, работал, хотя, если честно, даже не знал, что я делаю и к чему должен прийти. И я постоянно пытался понять, что же делают остальные: вроде ничего особенного, да я и этого не могу. А тут, гляжу: в сборниках молодых ученых одна за другой стали выходить статьи Авроры Таусовой, и динамика не только в статьях, но и в статусе: стажер — аспирант — ассистент — старший преподаватель. И как-то незаметно годы пролетели; я все тот же профсоюзный клерк, а Аврора явилась ко мне на работу и деньги на стол: