Евгений Суверов - Запад – Восток. Записки советского солдата 1987–1989 гг

У третьего дембеля — чукчи рядового Рахтувье срок службы заканчивался весной 1988 года. Небольшого роста, призванный из Чукотки, он был последним оставшимся дембелем, но по своему социальному положению еще оставался «духом» со стажем, выполняя многочисленные грязные работы. Этим летом солдат в нашем полку катастрофически не хватало, до приезда молодого пополнения он два месяца бессменно был дневальным по роте — «вечным дневальным». Рядом с тумбочкой дневального стояла раскладушка, на которой иногда отдыхал чукча-солдат. В день его отправки домой каптёрщик азербайджанец Омар-оглы бросил ему грязную, рваную парадку, стоптанные башмаки 45-го размера (явно не по ноге) и огромную кривую фуражку. На слабые возражения чукчи он на прощанье ответил несколькими ударами в лицо и пинком выбросил Рахтувье из каптёрки.

— Сабака, чмо, чукча — чюрьбан, пщел на х… й, казёль. Динама чиев вратарь Пеле, имя существительное, оканчание на а, я… Я Омар-оглы — каптёрчик, дилявой чилявек!!!

Рахтувье растянулся на грязном полу около тумбочки дневального, на спине красовался отпечаток омаровского сапога, левое ухо было красным и постепенно распухало, вокруг валялась его «парадная» форма одежды. Вот так иногда уходили дембеля.

Младшими командирами нашего подразделения в этот период были выходцы из Средней Азии. Физически расправиться они со мной не решались. После моей беседы с Нуржастиновым они еще больше пытались меня загонять по нарядам и хозяйственным работам, но это всё было так мелко, я терпел. Хотя, конечно, тяжело и несправедливо. Я — из наряда в наряд, а их земляки моего призыва постоянно ходили в увольнение.

Моим командиром отделения стал рядовой Нуржастинов. «Таракан» совсем обозлился после неудачной «воспитательной» беседы со мной. Он начинал докапываться до разных мелочей. Постоянно назначал меня уборщиком в кубрике (после подъема уборщики приводили в порядок спальное помещение), чаще других (особенно его земляков) ходил в наряды и в течение всего лета ни разу не был в увольнении. Зато все узбеки и киргизы младших призывов практически каждое воскресенье отправлялись на отдых.

Колоритной фигурой был командир второго отделения рядовой Аймаров. Киргиз по национальности, он был чем-то похож на злого кочевника из мультфильмов про татаро-монгольское иго. Небольшого роста, кривоногий, с огромным круглым лицом и неровными зубами — довольно забавный. Он постоянно кричал, отдавал глупые команды, но фишкой его были быстро повторяющие выражения: «Бистрей — живей, бистрей — живей, бистрей — живей!!!» Руководство людьми ему напоминало, наверное, выпас овец, и он — «великий» и «неповторимый» пастух Аймаров — был настолько важен, что напоминал раздувшегося павлина.

Заветной мечтой его были сержантские лычки. Быть сержантом для него значило стать важным баем, хозяином огромного стада баранов. Надевая парадку (в увольнение или в наряд по КПП), он с вожделением примерял погоны младшего сержанта, предвкушая, как девчонки от этого будут падать штабелями. Он просто светился от счастья, долго вертелся около зеркала, напевая какие-то веселые киргизские мотивы. Но сержантом так и не стал, несмотря на все свои титанические усилия, и уехал на дембель рядовым, в разукрашенной, как новогодняя ёлка, парадке, с комплектом сержантских погон в кармане. Он наверняка всё-таки их нацепил.

Большое удовольствие испытывал «младший сержант» Аймаров, слушая, сколько дней ему осталось служить до приказа. Приказ министра обороны СССР об увольнении из рядов Вооруженных сил в запас отдавался дважды в год (в марте и сентябре). Этот приказ больше всех ждали «деды», после его издания они становились фактически гражданскими людьми. В Советской Армии существовала негласная традиция — отсчет 100 дней до приказа.

Для осеннего призыва приказ печатался в газетах в конце сентября, стодневка начиналась где-то в июне. В этот день многие «деды» подстригались налысо — «под ноль». По традиции они должны были отдавать свое масло младшим по призыву (им еще служить и служить), хотя далеко не все соблюдали эти традиции. И вот — идет стодневка, и «дедушки» часто спрашивают у младших призывов: сколько дней до приказа? И те в ответ должны точно сказать, например 56 дней. Ошибка в сроке строго наказывалась.

После начала «стодневки» у Аймарова что-то переклинило в его мозговом отсеке. Он стал еще более агрессивным и непредсказуемым. В нашей казарме обитали кошки Лиса, но после его отправки в дисбат о них уже никто не заботился.

В один из августовских дней «младший сержант» Аймаров, «закинув насвай» (насвай — слабонаркотическое средство зеленого цвета, кладется под язык; его употребляли в основном уроженцы Средней Азии), в умывальнике поймал шатающегося голодного кота (из отряда Лиса). Схватив его за шкуру и поднеся к своему лицу кошачью морду Аймаров заорал ему прямо в ухо:

— Сколько днэй до приказа?! Бистрей — живей! — и стал синхронно давить на хвост бедному дрожащему животному, при этом морща лоб и шевеля губами. Он тщательно считал каждое кошачье «мяу». Но то ли киргиз с арифметикой не ладил, то ли не рассчитал силу нажатия на хвост зверька, кот мявкнул на один день больше, что сильно рассердило Аймарова. Он со всего маху ударил кирзовым сапогом прямо в глаз коту. Кот от сильного удара несколько раз перевернулся в воздухе и с силой припечатался к стенке умывальника. Кошачий крик был такой силы, что из казармы выскочил спавший дежурный по части. Кот пулей вылетел на улицу в открытую кем-то дверь.

Позже его видели возле офицерской столовой. Он поправился, правда, глаза у него уже не было, он вытек. Кот этот получил прозвище «Нельсон», больше он и близко не подходил к казарме, опасаясь быть пойманным другим «эрудированным» солдатом.

Заместителем командира взвода и старшиной роты были также узбеки, и они не упускали случая отправлять меня на самые тяжелые и грязные работы. Им не нравилось моё поведение — ведь я не «чморился», не пресмыкался перед ними. Физические методы устрашения на меня не действовали (да и побаивались «деды» в дисбат угодить). Вот и ставили меня практически через день в наряды или отправляли на самую грязную работу, в то время как их земляки моего призыва регулярно ходили в увольнение, получая всемерную поддержку от наших младших командиров.

В полку я попал в группу авиационного вооружения, правда, самолеты были другие — Су-25, штурмовики. Командиром этой группы был капитан Колкий, самодовольный и властный, его не заботило существование солдат, и относился он к ним достаточно презрительно. Любил очень охоту. Брал с собой охотничье ружьё и бродил в поисках добычи, пока его подчиненные выполняли профилактические работы, такие, как чистка авиационных пушек. В конце августа его перевели в другую часть, куда-то на Камчатку.