Богдан Сушинский - Фельдмаршал должен умереть

Уловив в его словах некий скрытый смысл, Майзель набыченно уставился на Бургдорфа, однако тот помнил, что является адъютантом фюрера и не обязан давать Майзелю какие-либо разъяснения. Положив трубку, он молча прошёл мимо судьи, вышел из особняка и направился к «мерседесу».

— Как вам показалось, Бургдорф, — примирительно спросил ревнитель офицерской чести, выходя вслед за ним из участка, — фельдмаршал почувствовал опасность?

— Он почувствует её, доставая из буфета специально для этого случая прибережённую бутылку французского коньяку. Визит покажется ему разорительным.

— Вы всё ещё склонны шутить по этому поводу? — слегка обиделся Майзель, принципиально не признававший подобного легкомыслия при обсуждении серьезных дел.

Бургдорф взглянул на часы и предложил Майзелю зайти в ближайшую пивную. Чувствуя, что у него пропало всякое желание продолжать эту поездку, судья охотно согласился.

Отпивая тёмное баварское пиво, Бургдорф почти явственно ощущал его малиново-жасминный привкус. Причём это было не вкусовое наваждение. Он действительно ощущал этот привкус воинского предательства и фюрерского коварства.

— Если Роммелю удастся бежать, мы с вами, Бургдорф, окажемся в сложном положении, причем исключительно по вашей вине, — высказал Майзель то, что терзало его с тех пор, как он стал свидетелем разговора двух старых друзей-соперников.

— Вы абсолютно правы, Майзель. Причём постарайтесь не упустить эту важную деталь: «исключительно по вине Бургдорфа».

— Да, я утверждаю: если Роммель убежит, мы оба, исключительно по вашей вине, окажемся в идиотском положении, — настоял на своём судья.

— Но ещё в более идиотском положении мы окажемся, если Роммелю вдруг не удастся бежать, — проворчал Бургдорф.

— То есть?..

— Вы всё слышали, Майзель. Я сказал: «Если, к нашему несчастью, фельдмаршалу Роммелю не удастся бежать, мы превратимся в его палачей».

Глядя на покрытую пеной пивную кружку, словно на чудотворную икону, генерал Майзель молча перекрестился.

Колонна медленно поднималась по серпантину хребта, забираясь все выше и выше, к террасам виноградников, рощицам карликовых сосен и небольшим садам, между которыми то тут, то там возникали все еще уцелевшие в пекле этой войны хутора.

Въезжаем в самую опасную зону, господин полковник, — проговорил штурмбаннфюрер Пауль Умбарт, сидевший рядом с водителем. — Здесь очень часто появляются партизаны.

— Партизаны — дерь-рьмо, — проворчал барон фон Шмидт. Он почти не расставался с бутылкой вина, и по мере того, как очередная бутылка пустела, перебитый в одной из боксерских схваток нос барона всё явственнее становился багровым, а взгляд необратимо стекленел. — Но если кретины, которых вы, майор, усадили на мотоциклы, прозевают хотя бы одну засаду, я лично пристрелю вас на этом же сиденье.

— Далеко до ближайшего поселка? — спросил Курбатов, брезгливо поморщившись. Всякий раз, когда Шмидт начинал говорить, князь морщился так, словно сам тембр голоса оберштурмбаннфюрера вызывал у него боль в челюстях.

— Километра четыре.

— Продержимся.

Они сидели в довольно просторном итальянском броневике, устаревшей, как объяснили Курбатову, конструкции, которая, однако, вполне позволяла разместиться во внутренностях этого стального уродца трём офицерам, водителю и Оборотню, выступавшему в роли адъютанта и рассыльного. Он же поддерживал по рации связь с авангардной и арьергардной танкетками.

На взгляд Курбатова, эта бронемашина была чем-то средним между танком допотопной конструкции и броневиком времен Первой мировой. Однако броня ее оказалась довольно толстой, колеса прикрытыми, мотор сильным, а два пулемета — один спереди, другой — в крутящейся башне — позволяли какое-то время продержаться в нем даже в полном окружении. Увидев это чудо итальянской броневой техники, князь сразу же предложил превратить его в штабную машину. И не ошибся.

— О вас, полковник, я слышал отзывы самого Скорцени, — проговорил Умбарт, внимательно осматривая открывавшийся впереди изгиб дороги, за который уходила последняя из трех машин с таинственным грузом. О том, что хранилось в их металлических кузовах, не знал и сам командир батальона СС «Корсика». Но по тому, что ему лично приказано было возглавить отряд охраны, а затем еще этот отряд усилили тридцатью курсантами диверсионной школы, мог предположить, что там находятся драгоценности и, возможно, картины древних мастеров, вывезенных в свое время из той части Италии, которую вермахту уже пришлось оставить. Судя по тому, с каким придыханием вы говорите об обер-диверсанте, он уже давно стал вашим кумиром.

— Кумиром нации.

— Ничего не поделаешь: фашисты, как и коммунисты, буквально помешаны на восхвалении своих вождей и героев.

— В Германии так высказываться опасно, — покосился на Курбатова штурмбаннфюрер.

— В России — тем более. Но ведь мы же в Италии.

Какое-то время они ехали молча. Невесть откуда появившийся орел парил над колонной, ревниво следя за вторжением каких-то странных чудищ в его владения.

— Никогда не думал, что нам с вами придется трястись в одной бронемашине по дорогам горной Италии, — нарушил молчание Умбарт.

— Но, коль уж судьба свела нас… Вам приходилось когда-либо бывать на вилле? Что она из себя представляет?

— «Орнезия»? — мигом забыл Умбарт о дороге, партизанах и непозволительных сравнениях коммунистов с фашистами, что для фашистов было весьма оскорбительным. — Почему она вас заинтересовала?

— Не меня. Скорцени.

— Почему вдруг?

— Скорцени она интересует давно. Тем более что он уже успел побывать на ней.

— Как и вы — тоже.

— Мой батальон СС «Корсика» расположен в нескольких километрах северо-западнее виллы. По существу, мы уже давно прикрываем ее своими патрулями. Причем довольно успешно.

— Что она представляет собой? Замок. Под старину? То есть там можно обороняться?

— Мы с вами еще лет пятьдесят спустя после войны любое строение будем оценивать, исходя из того, насколько его можно превратить в опорный пункт.

— Именно это: насколько быстро его можно превратить в опорный пункт, меня и интересует. Поскольку не исключено, что придется держать в нем оборону.

— Вынужден разочаровать: на укрепленный замок она явно не похожа. Обычная приморская вилла. Правда, с решетчатой оградой, довольно толстыми стенами и подвалом, из которого один ход ведет к морю, второй — в горы. И, тем не менее, это все же вилла. Единственное, что способно сделать ее неприступной в те дни, когда к ней подойдут англо-американцы, так это то, что она находится под покровительством папы римского. И, вроде бы даже принадлежит его секретарю и домработнице, а точнее — любовнице, Паскуалине Ленерт, именуемой в миру «папессой».