Михаил Слинкин - Война перед войной

Побродив по базару, Дмитрий убедился, что не только твердая цена и нежелание кандагарцев общаться с первым встречным являются здешними отличительными чертами. Кандагар задержался в Средневековье дольше других афганских городов. Кроме территории генерал-губернаторства, центральной площади Чар-сук [8] Чар-сук (четыре базара) — обширная площадь в центре Кандагара, к которой примыкают четыре базара: Кабульский, Гератский, Шахский и Шикарпурский. и пересекавшей Кандагар с востока на запад главной городской магистрали, где большую часть составляли строения европейского типа, все остальное пространство было занято глинобитными постройками, выходившими на улицу глухими стенами без окон. Узкие кривые улочки с канавами посередине для стока грязной воды не имели табличек ни с названиями, ни с номерами домов, а дома — ни электричества, ни водопровода, ни канализации. Ширина улиц не позволяла использовать никакой другой транспорт, кроме гади [9] Гади — двуколка, запряженная лошадью, используемая местными извозчиками для перевозки пассажиров. и осликов, на которых перевозили и грузы, и седоков. Лишь там, где в эти кварталы вклинивались торговые ряды базара, лавки купцов и ремесленников несколько оживляли пестротой выставленных на продажу товаров серо-желтое однообразие глинобитных стен.

Еще одна деталь весьма красноречиво характеризовала остановившееся в Кандагаре время — это отсутствие женщин с открытыми лицами. Если в Кабуле примерно половина представительниц слабого пола давно, еще с королевских времен, перешла на европейскую одежду, то здесь все они смотрели на мир сквозь затянутое кисеей окошечко чадры, скрывающей женщину с головы до пят. Да и не много было женщин на улицах. Казалось, что абсолютное большинство населения города — это мужчины и дети.

Общее впечатление от города было каким-то невеселым, и даже Дмитрию, как востоковеду, профессионально заинтересованному в том, чтобы знать как можно больше обо всех, даже неприглядных, сторонах жизни в Афганистане, встреча со Средневековьем в таком его обличии не доставила особого удовольствия.

Подпортил настроение и Валера, так и не совладавший со своим любопытством, несмотря на данное Дмитрию обещание. На перекрестке, где пришлось проталкиваться сквозь толпу афганцев в национальной одежде, он обратил внимание на двух мужчин, один из которых, оживленно жестикулируя, предлагал другому купить мальчика лет десяти. Валера схватил Дмитрия за рукав и, кивая в сторону торговавшихся мужчин, спросил:

— Здесь что, детей продают? Для чего?

Для чего здесь продают мальчиков, Дмитрий не хотел объяснять и попытался вырвать рукав из цепких рук Валеры. Но маленькой заминки хватило для того, чтобы продавец живого товара, клиент которого, обнаружив внимание иностранцев, сразу же скрылся в толпе, подскочил к Валере и начал предлагать мальчика на час или большее время, как того пожелают уважаемые господа. Дмитрий ответил за Валеру, застывшего в оцепенении, что ни его, ни его спутников мальчики не интересуют, на что вертлявый сутенер тут же предложил пройти в ближайший переулок и выбрать девушку. Дмитрий решительно развернулся и, уже сам схватив за рукав упиравшегося Валеру, продолжавшего испуганно повторять: «Чего ему надо, чего ему надо?» — потащил его, увлекая за собой советников прочь от начавшей проявлять нездоровый интерес к иностранцам толпы.

Выбравшись из лабиринта улочек старого города, обошли лавки на центральной площади. В одной из них обнаружили вполне приличный белый хлеб кирпичиком, что очень порадовало советников, еще не оценивших вкус и аромат традиционного афганского лаваша. И хотя стоил этот привычный хлеб дорого — пятнадцать афгани против пяти за лепешку, — взяли сразу несколько буханок, договорившись с продавцом заезжать ежедневно за свежим хлебом, выпекавшимся по заказам иностранцев и редких местных любителей. Кроме хлеба и кондитерских изделий, которые можно было съесть тут же, запивая чаем, за двумя маленькими столиками, в лавке подавалась простокваша. Это заинтересовало Дмитрия, считавшего, что в Афганистане, кроме напитка из кислого молока под названием «дуг», ничего другого не готовят. Дуг он любил, особенно когда его приправляли солью, мелко нарезанными огурцами и зеленью. Стакан такого напитка со льдом утолял жажду гораздо лучше, чем спрайт, кока-кола или другие сладкие шипучки, и в этой роли вполне мог соперничать даже с зеленым чаем. Дмитрий заказал простоквашу для себя и советников, и ее подали в больших креманках. Хорошо охлажденная, сквашенная прямо в этих посудинах, она напоминала желе, и есть ее полагалось ложками.

«Действительно интересно, — подумал Дмитрий, — встретить в Кандагаре настоящий „мает“ — так на персидском языке называется простокваша, продукт, более распространенный в Иране, нежели в Афганистане».

Однако ничего удивительного в этом не было. Вышедший к новым посетителям пожилой хозяин был родом из Герата — города, расположенного на западе страны, как раз у иранской границы, а по национальности — хазарейцем. [10] Хазарейцы — народ, основная масса которого проживает компактно в горной области Хазараджат в Афганистане. По расовым признакам большинство хазарейцев монголоиды: в этногенезе участвовали монгольские и местные, преимущественно таджикские элементы. В религиозном отношении — мусульмане-шииты. Основное занятие — скотоводство и земледелие. В городах можно встретить хазарейцев чернорабочих и грузчиков. Но вот то, что хазареец жил в Кандагаре, стал состоятельным человеком, имел лавку и пекарню, в которых работали сплошь его соплеменники, — было действительно необычно.

Хозяин оказался весьма разговорчивым и веселым человеком, и Дмитрий, заскучавший было без привычной оживленной беседы с торговцами, с удовольствием компенсировал с ним недостаток общения на кандагарском базаре. Хазареец, после обмена традиционными приветствиями, сразу перешел к политике. Тут же выяснилось, что он всей душой принял революцию.

«Немудрено, — решил Дмитрий, — ведь левые власти сразу объявили о равноправии всех наций и народностей Афганистана. А для хазарейцев, всегда считавшихся в стране людьми второго сорта, — это многообещающий шаг».

— Если раньше, — рассуждал хозяин, — мы даже и мечтать не могли о том, чтобы участвовать в управлении страной, то сейчас в новом правительстве министр планирования — хазареец. — И, желая подчеркнуть, что у его народа наконец-то появился свой заступник, продекламировал рубаи Абдуррахмана Джами: [11] Джами, Абдуррахман (1414–1492) — великий персидский поэт и мыслитель, классик мировой литературы. Большую часть жизни прожил в Герате. Его гробница является местом паломничества.