Карел Рихтер - Совсем другое небо (сборник)

— Ну конечно, я знаю… — закивал он понимающе. — Наверное, это так. Старый человек — старый мир. Но мы в свое время все-таки не теряли головы. Мы все хорошо обдумывали и ничего не делали с бухты-барахты, как Мартин… — Старик посмотрел в окошко на голубое небо, будто мысленно хотел вернуться к своей юности.

— Нет на то времени, батя, — ответила она сурово. — Мир переменился. Все переменилось, и наши дети… — она невольно взялась за живот, — они будут жить еще быстрее. Когда человек слишком долго размышляет, время у него утекает меж пальцев, как вода, — поди, поймай его! И даже если будешь бежать быстрее ветра, все равно не догонишь. Вот так-то, батя.

— Правда, правда… — соглашался старик, стараясь унять ее пыл. — И все-таки надо стараться избежать ошибок, чтобы потом не жалеть. А мне сдается, что Мартин будто нарочно накликает беду…

— Но, батя! — прервала она его. — Ведь он же солдат!

— Но не партизан. — Старый Смрж резко втянул дым из своей трубочки.

— У нас нет нынче армии, только партизаны! — гневно возразила она.

— А если его убьют? Ты об этом не подумала?

Его бестактность наполнила ее сердце горькой обидой, и слезы выступили у нее на глазах.

— А вы думаете, батя, я этого не боюсь? Я какую уже ночь не сплю — умираю со страху.

— Ну что ты, я не то хотел сказать… — попытался он исправить свою ошибку и успокоить ее.

— Но сказали именно то! — Она вдруг рассердилась на себя за свою слабость. — И даже если бы я и захотела что-то предпринять, он все равно сделает по-своему.

— Вот этого, деточка, я больше всего боюсь. Горячая кровь может таких бед натворить…

— И вы еще удивляетесь, батя? А откуда она у него, эта кровь? И вы таким же были в молодости. Мне говорила об этом покойница мать.

Старый Смрж умолк. Он погрузился в воспоминания. Время как бы откатилось на полстолетия назад. В молодости он был энергичным и неукротимым. Тогда он считал, что ему принадлежит весь мир. Но жизнь научила его, что юность — это не только солнце и синее небо, не только сила и ничем не ограниченная свобода, но и минуты горя, когда возможен проигрыш и ты должен отступить. Но мог ли он отступать сейчас? Он должен был искать доводы, убеждать, настаивать…

— Но тогда были другие времена, деточка. Человек не мог накликать беду вот так просто, как сейчас…

— И что вы мучите меня этим, батя? Скажите это Мартину! — воскликнула она вся вне себя и вдруг испугалась: отчего это она сегодня такая взбудораженная и нервная и так грубо ведет себя по отношению к отцу?

Она прикидывала и так и эдак и не могла понять, как это получается, что она отдает себе в этом отчет и даже сопротивляется этому, а все равно позволяет себе поддаться какому-то неизъяснимому внутреннему беспокойству, которое владеет ею уже с самого утра. Почему?

— Тебя он скорее послушается. — Он стал терять терпение от ее упрямства. — Уговори его!

— Это только масла в огонь подольет, — возразила она, но тут же пожалела.

— А если его убьют? Что будет с хозяйством? — захлебнулся он дымом и злостью. — Это все, что у меня есть! — Он встал и шаркающей походкой пошел к окну.

— А как же я? — Глаза ее вспыхнули гневом. — Об этом вы не думаете? — В ней вновь волной поднялась горечь обиды, на глаза навернулись слезы, но она превозмогла себя и постаралась говорить спокойнее. — Если я потеряю мужа, на черта мне это хозяйство? Вы не так за сына дрожите, как за свое хозяйство, а один бог знает, что с ним будет после войны.

Старый Смрж в изумлении обернулся и вперил в сноху суровый, испытующий взгляд.

— А что с ним может быть?

— Может что-нибудь такое, что нам непривычно, — сказала она уже совсем спокойно.

— А что такое нам «непривычно»? — У него отвисла нижняя губа, голубые глаза беспокойно заморгали под седыми бровями.

— Не знаю, но вот Мартин иногда рассказывает, как там, в России… — уклончиво ответила она.

— Ты мне не говори, что да как в России. Я был там, сам все видел и знаю, что и как, — отчеканил он.

— Говорят, с тех пор там многое переменилось: люди, обычаи, нравы…

— Кто это тебе говорит? — гневно перебил ее свекор.

— Мартин…

— Это Мартин был в России или, может, я? — Старик гордо распрямил плечи.

— Ему рассказывали русские партизаны…

— Глупости! — сердито бросил он, и это ее опять возмутило.

— Они, наверное, лучше знают. Ведь они там выросли и жили, И у нас ведь в ваши времена тоже по-всякому было, вы и сами говорили. Владели всем всякие там паны, обирали вас как липку, а ведь все переменилось! А если у нас переменилось, так почему бы и в той стране, где живет такая масса народу…

— Зуза иде-о-о-от! Зуза иде-о-о-от! — раздался вдруг предостерегающий сигнал, ударив во все окна и двери.

Старый Смрж заметно побледнел.

— Немцы! — Ульяна в испуге подбежала к окну. Полуденная тишина и спокойствие разом исчезли, но солнечный луч, отраженный зеркалом на стену, оставался таким же беспечным, как и раньше.

— Разве я не говорил, что недалеко до беды? — сказал старый Смрж с окаменевшим лицом, и в голосе его прозвучала какая-то мрачная тревога.

— Ради бога, батя, не каркайте! — воскликнула Ульяна раздраженно и в то же время испуганно.

В кухню вбежал Мартин и, подскочив к окну, стал вглядываться в дорогу внизу.

— Что делать с Сергеем?

— Застели постель, как будто в ней никто не лежит.

— А ты?.. Лучше уйди, пока не поздно.

— С ними идет Антек. — Он повернулся к жене и умолк.

Она глядела на него, широко раскрыв глаза, потом вдруг закричала:

— Уходи! Сейчас же уходи! Не теряй времени, беги! О Сергее я позабочусь.

— Если Антек будет про меня спрашивать, скажи, что я у Чиликов, помогаю им пилить тес. — Мартин сорвал с гвоздя пальто и выбежал.

— Мартин, обожди! — крикнула Ульяна, устремляясь вслед за ним.

Старый Смрж молча стоял у окна и отсутствующим взглядом смотрел на дорогу. Какая-то нестерпимая тяжесть в груди гнула его к земле. Он старался ни о чем не думать и чувствовал себя совершенно опустошенным, а на сердце будто лежал огромный валун, который, наваливаясь, казалось, вдавливал его в сыру землю. Да, это его смерть, и те, кто внизу, идут его хоронить…

— Ульяна! — жалобно застонал он и, когда она подошла, взглянул на нее так, что она испугалась.

За то время, пока она стелила постель поверх Сергея, свекор постарел до неузнаваемости. Он весь как-то ссохся, сморщился, будто душа его уже отлетела. У нее сжалось сердце, когда она осознала, что за разговор они только что с ним вели, и внезапно до нее дошло, что злость, раздражение и какое-то внутреннее беспокойство были предвестниками той беды, которая сейчас стоит у ворот. Ульяна была рада, что старик не видит ее лица, что он вновь повернулся к окну.