Йозеф Глюкселиг - Сейф дьявола (роман и повести)

— В крайнем случае я займусь и ею: несколько доз копалина поправят дело.

— Я взглянул бы на твоего пациента, — сказал вдруг Беер и, не дожидаясь согласия, вышел из комнаты.

Симор хотел было догнать его, но потом вернулся к столу. Он сообразил, что Беер не знает о внутреннем телевидении, фиксирующем каждое движение в больничной палате. Он нажал кнопку, и на экране возникла палата. Симор увидел, как Беер осторожно присел на край постели и наклонился над Калахом. Веки последнего судорожно задергались, он открыл глаза и устремил на склонившегося над ним человека неестественно застывший взгляд.

— Михал, ты узнаешь меня? — крикнул Беер.

Губы лежащего на кровати человека задрожали, как будто он хотел что-то сказать, но ему мешала неведомая сила.

Беер сделал еще несколько безуспешных попыток привести Калаха в сознание, потом встал, в нерешительности потоптался и, наконец, медленно вышел из палаты.

«Не слишком-то он старался», — насмешливо подумал Симор и хотел уже было отвернуться от монитора, как Беер неожиданно вернулся. Он снова склонился над Калахом — в руке у него был стакан с водой. Больной жадно припал к нему потрескавшимися, спекшимися губами, вода стекала у него по щекам.

«Господи, это еще что?» — ужаснулся профессор, вглядываясь в экран.

Калах застывшим взглядом смотрел на склонившегося над ним человека и по-прежнему не узнавал его.

— Михал, Михал, ну говори же! Ты помнишь меня?

И вдруг в неподвижных глазах что-то чуть приметно дрогнуло.

— Я — Ник Беер, слышишь? Михал, ты знаешь Боркина? Кто это — Боркин? — взволнованно настаивал Беер.

Губы Калаха чуть приоткрылись, изо рта вырвалось хриплое сипение.

— Где Боркин? Кто это? — от волнения Беер почти кричал.

Калах выдохнул:

— Капитан Боркин… где он?.. — Некоторое время он собирался с силами и вдруг судорожно приподнялся и совершенно отчетливо позвал: — Капитан Боркин! Боркин! — Потом он упал на подушку, прерывисто дыша, затем дыхание его стало успокаиваться и, наконец, он заснул.

Симор, не веря своим глазам, таращился на дрожащее изображение. Что это значит? Калах в Беере узнал Боркина? Почему он называл его капитаном? Он не мог пошевелиться, хотя видел, что Беер, взяв стакан, из которого поил пациента, собрался уходить. В дверях он остановился, в последний раз посмотрел на мертвенно-бледное лицо, потом закрыл дверь и исчез из поля зрения камеры.

Прошло, наверное, несколько секунд, прежде чем профессор опомнился и выбежал в коридор. Необходимо было любой ценой добыть стакан: он не сомневался, что экспертиза обнаружит в нем следы негала.

— Доктор, пациенту не давали полмарин, — раздался поблизости недовольный голос Беера.

— Но так распорядился профессор, — услышал Симор ответ доктора Круза.

— Что это значит?! — крикнул Беер, и его голос от возмущения сорвался на противный фальцет.

Симор не торопясь свернул в коридор, который вел в палату Калаха, и тут Беер заметил его и бросился навстречу:

— Пациенту не давали полмарин!

— Не давали, — спокойно кивнул профессор, — но это, Ник, не твое дело.

Беер кинул на него ненавидящий взгляд, шумно вздохнул, но потом махнул рукой и, не сказав ни слова, повернулся и пошел прочь. Через минуту послышался шум мотора отъезжавшей машины.

— Дайте ему снова полмарин, — хрипло сказал Симор и посмотрел на своего ассистента.

Доктор Круз недоуменно покачал головой:

— Но ведь этим мы его…

— Делайте так, как я сказал! — прикрикнул на него профессор, а сам бегом вернулся в кабинет и бросился к телефону.

Бутылочного цвета «воксхолл» слегка покачивался на неровной асфальтовой дороге, колеса его монотонно шуршали, разбрызгивая грязь. Через открытое окно в машину врывался свежий воздух английской деревни, небо после короткого грозового дождя опять прояснилось. Все вокруг было умыто и сияло яркими красками, а трава вдоль дороги зеленела как-то по-особенному.

Машина медленно двигалась по длинным аллеям из вековых деревьев, за которыми время от времени сверкала белизной штукатурка деревенских домиков; овцы беззаботно паслись у самой дороги, а на склонах холмов рычали трактора. Все дышало спокойствием.

Двое мужчин, сидевшие на заднем сиденье, в молчании курили толстые сигары и рассеянно поглядывали вокруг.

— Мне нужно было бы стать фермером, — произнес вдруг один из них и тоскливо улыбнулся. — Что может быть прекраснее работы на земле! При этом человек испытывает какую-то особую уверенность, чувствует свое родство с землей, вы понимаете меня, инспектор?

— Да, наверное, мы с вами сделали не лучший выбор, — ответил тот, к кому обращались, и внимательно посмотрел на Гордана, словно видел его впервые.

— Жаль, человек всегда делает не то, что действительно должен делать.

Машина повернула направо. Асфальт сменился пыльной дорогой, извивавшейся вдоль старой, запущенной аллеи, в конце которой виднелись массивные стены какого-то строения.

— Вы знаете свою задачу, инспектор? — вполголоса спросил Гордан — тот кивнул.

Машина проехала еще несколько метров и остановилась у главного входа. Шофер вскочил со своего места, обошел сзади машину и открыл дверцу. Гордан вышел и сделал знак своему спутнику. Они поднялись по ступенькам, прошли между колонн, поддерживающих старый балкон с кованой решеткой вместо перил, и открыли массивную дубовую дверь. На них пахнуло резким запахом больницы. Они молча дошли до кабинета Симора, Гордан рывком открыл дверь и вошел.

— Инспектор Пассвег, — кивнул он на человека позади себя, когда профессор, вскочив из-за стола, вытаращил на капитана глаза: в ту минуту он ждал кого угодно, только не его. — Мы приехали взглянуть на репортера Майера, — небрежно бросил Гордан и сел. — Как дела у этого парня?

— Подает большие надежды, — улыбнулся профессор, понемногу приходя в себя. — Думаю, господину инспектору ни за что на свете не удастся убедить его в том, что он не Олаф Енсен.

— Кто? — не понял инспектор и с удивлением посмотрел на Гордана, но тот только пожал плечами.

— Чтобы вы поняли, — усмехнулся профессор, — Майер вбил себе в голову, что он моряк из Киля, а его корабль потерпел крушение у берегов Ирландии: Он преспокойно покажет вам ожоги на спине от горевшей нефти, а ведь бедняга никогда не бывал на море, и если и видел корабли, то это были пароходы на Дунае.

— Вы нам его покажете?

— Пожалуйста, пойдемте.

Они долго шли по длинным коридорам, пока профессор не остановился у одной из дверей:

— Прошу вас.

Пассвег вошел в палату, быстро огляделся и подошел к одной из кроватей. На подушке лежала забинтованная голова, глаза человека были открыты. Пассвег заглянул в них и почувствовал, как у него сжалось сердце. Таких пустых, погасших глаз инспектор еще не видел.