Захар Прилепин - Рассказы

— В лес пойдем, — сказал. — А вечером — к постройкам. Когда стемнеет.

Сержант лежал на траве.

Все тело томилось и ныло от неизбывного ощущения, что в этом лесу водятся другие человеческие звери, и они могут прийти сюда.

Но прятаться было негде.

И думать не о чем.

Потому что любая мысль приводила к тому, что сегодня могут убить…

Как все-таки это… глупо. Оказалось, что только так все и выглядит — глупо, когда подступило к самой глотке.

Сержант вспомнил, как он позвонил матери, приехав сюда. Мать даже не знала, что он здесь: он ей не сказал, уезжая, — обманул. И тут услышал ее голос в трубке.

— Я убью тебя, сынок, что ж ты делаешь! — сказала мать.

Сержант даже улыбнулся тогда: настолько нелепо, настолько беззлобно и оттого еще более жалостно прозвучали эти слова ее.

Мать и сама испугалась своего «убью» — такого привычного дома, произносимого часто в сердцах, когда в детстве Сержант ломал что-то, бедокурил как-то. А теперь это слово приобрело иной смысл, жуткий для матери.

«Не убью, не убий, не убейте!» — такое ей хотелось, наверное, прокричать в трубку.

Но не было тогда для крика причин: на второй день после приезда отряда у них была первая и последняя нормальная перестрелка с той стороной. Какие-то твари опустошили несколько рожков по блокпосту и уползли в свои норы.

И все… До сегодняшнего дня ничего серьезного не случалось, мать.

Думаешь все-таки о матери, поймал себя Сержант.

Не думаю, не думаю, не помню никого, самых близких и самых родных: не помню, отмахнулся от себя же, понимая, что если помянет другую свою, разлитую в миру кровь по двум розовым, маленьким, пацанячьим, цыплячьим телам, то сразу сойдет с ума.

Хочу не помнить, хочу не страдать, хочу есть камни, крутить в жгуты глупые нервы и чтоб не снилось ничего. Чтобы снились камни, звери, первобытное…

До Христа — то, что было до Христа: вот что нужно. Когда не было жалости и страха. И любви не было. И не было унижения…

Сержант искал, на что опереться, и не мог: все было слабым, все было полно душою, теплом и такой нежностью, что невыносима для бытия.

Откуда-то выплыло, призываемое всем существом, мрачное лицо, оно было строго, ясно и чуждо всему, что кровоточило внутри. Сержант чувствовал своей лобной костью этот нечеловеческий, крепящий душу взгляд…

Он вздрогнул и понял, что заснул на секунду. Быть может, даже меньше, чем на секунду. И был у него сон.

Присел, всмотрелся в полутемь.

— Ты чего увидел? — спросил Самара.

— Сталина, — ответил Сержант хрипло, думая о своем.

— Сержант! — окликнул Самара.

— А.

— Ты что?

— Все нормально. Собирай посты. Пошли охотиться.

Они шли в темноте, почти не таясь.

Сержант ничего никому не сказал. Чтоб не уговаривать. Да и вообще не хотел говорить больше.

Это чужая земля, повторял Сержант как в бреду. Чужая земля. Почему она так просит меня?

Я же был легок… Мне же было легко… Я умел жить легче снега… Чем так придавило меня?

Земля раскалывается. Сумасшедший и растоптанный Восток. И призраки, и мерцающий прах Запада. И магма, которая все поглотит.

…И не за что держаться…

— Ты куда ведешь нас? — спросил Рыжий.

Сержант молчал, никак не понимая, что значат эти слова.

— Я веду вас, — ответил он с трудом.

— Я не понял, Сержант, — окликнул Рыжий грубо. — Я тебе не верю, Сержант. Куда ты?

Я ведь тоже люблю Родину, думал Сержант, глядя в темноту и спотыкаясь. Я страшно люблю свою землю. Я жутко и безнравственно ее люблю, ничего… не жалея… Унижаясь и унижая… Но то, что расползается у меня под ногами, — это разве моя земля? Родина моя? Куда дели ее, вы…

Сержант достал фляжку, выпил последний глоток воды.

— Сержант, ты что молчишь? — спросил Самара, голос его дрожал.

И Витька сопел близко, заглядывая Сержанту в лицо.

Только Кряж стоял поодаль уверенный и твердый.

— Да что вы ссыте, все нормально, — ответил Вялый.

— Все нормально, — повторил Сержант громко.

— Ты помнишь, куда идти? — спросил его Вялый.

— Да.

Он помнил и вывел, сквозь темноту, своих прямо к постройкам: метрах в ста от них бойцы присели на корточки.

База иногда постреливала. Редкие трассеры взрезали тьму и втыкались в крыши и стены построек.

Откуда-то близко ответила автоматная очередь, бойцам показалось, что стреляли по ним, все разом упали, в песок руками, животами, лицами… но стреляли в другую сторону.

— Там стоит «козелок», — сказал своим Сержант. — Сейчас мы его заберем.

— Зачем? — спросил Рыжий.

— Домой поедем, — ответил Сержант. — Я отвезу тебя домой, Рыжий, — повторил Сержант зло.

Они поползли, иногда останавливаясь и прислушиваясь.

Сержант слизнул с камня соленое и перебирал на языке и зубах хрусткие песчинки.

В голове его не было ни единой мысли.

— …Там ключа нет… если… ключа? — донеслось до него: Вялый шептал.

— Я заведу, — ответил Сержант. — Крышку… сниму… проводки… Я умею… Херня.

Метрах в двадцати залегли и лежали несколько минут, не шевелясь.

Кто-то засмеялся внутри построек.

И опять тихо.

— Кряж, — позвал Сержант. — Все сядут в салон, а ты — назад, в кандейку.

Кандейкой называли отделение позади сидений «козелка».

— Когда тронусь, влепи из граника… по ним.

Кряж кивнул.

— Ждите, — сказал Сержант всем и пополз.

Медленно, медленнее растущего цветка, он проползал последние метры до машины. Лег у колеса, гладя шину, словно железный «козелок» был животным, которое могло напугаться.

Сержант привстал и, согнувшись, стараясь ступать тихо, обошел машину.

Поискал ручку… вот она, ледяная… Поднял голову и посмотрел в окно, ожидая увидеть с той стороны прижавшиеся к стеклу сумасшедшие глаза. Никого не было, ничьих глаз.

Опустил ручку вниз и потянул дверь на себя.

Просунул голову в салон и скорей принюхался, чем пригляделся. Живым, спящим человеком там не пахло.

Пахло ушедшими чужими людьми, грязью, потом, порохом.

Сержант закинул ногу и потом перенес все тело в салон. Раскинулся на сиденье и даже закрыл глаза на секунду.

Не думай, попросил себя.

Провел подслеповатой в темной машине рукой и дрогнул: вроде ключ.

Нагнулся: да, ключ. В замке зажигания. Не забрали.

А на фиг им забирать ключ, кто тут украдет машину…

И рация… Где рация? Вот рация.

В постройках снова захохотали: нелепым, дурным хохотом.

Сержант прислушался и вдруг подумал быстро: да они обдолбанные… Так смеются обдолбанные… Первым делом, наверное, аптеку в селе разобрали…

Ему было легко, легко и ясно, и все улеглось на свои места.

Он трогал руль, рычаг скоростей, педали, приноравливая себя к машине, чтоб ничего не спутать.

И базу не штурмуют, думал он, не торопя себя. Блокировали. Своих ждут, надо понимать. Подкрепления. Зато наши, наверное, все целы. Не было ведь штурма. Хорошо. Будьте живы, мужики. Скоро прилетят самолеты. И будет чертям… будет им…