Георгий Савицкий - Яростный поход. Танковый ад 1941 года

Вскоре небольшие остатки уцелевших немецких солдат были рассеяны по округе или загнаны в болото. Ну, им там — самое место, пусть искупаются напоследок…

За последнюю неделю боев все стали взрослее на целую эпоху. Теперь время мерили на «до войны» и «сейчас». Что будет «после» пока никто не загадывал.

После того памятного боя с «Черными Рейнметаллами» хутор пришлось оставить и снова отойти за реку. Отходили с потерями: пехоты полегло все же много да из легких танков половина была подбита. Тяжелый Т-35 с сорванной гусеницей пришлось взорвать. Весь оставшийся боекомплект с него сняли, пополнив запас снарядов и патронов танка капитана Корчагина. С топливом, как говорится, «не было бы счастья, да несчастье помогло». Неподалеку совершил вынужденную посадку наш истребитель — из тех «Ишачков», что крутили воздушный бой над полем боя. В его баках оказалось еще достаточно авиабензина для танкового мотора М-17Т. Прицел на передней орудийной башне был безнадежно испорчен.

Убитых, в том числе и стрелка пулеметной башни Т-35, похоронили в братской могиле на жальнике возле хутора. Сухо протрещал прощальный салют над простым деревянным крестом.

Гаубицы — основной козырь оборонявшихся, тоже пришлось взорвать.

Гитлеровцы смыкали стальные челюсти танковых и мотомеханизированных охватов, грозя перемолоть мечущиеся без разведки и управления разрозненные силы Красной Армии.

Воевать «малой кровью и на чужой территории» не получалось. Приходилось биться насмерть, проливая на своей земле реки славянской крови.

Сейчас сводный отряд танков, пехоты и уцелевшей артиллерии находились примерно в тридцати километрах от позиций советских войск. Слева и справа накатывала орда гитлеровцев. Солдаты Вермахта даже не наступали — просто шли, топча сапогами уже успевшую напитаться кровью землю.

Львов был захвачен гитлеровскими войсками, Рава-Русская и Яворов, где делали привал танкисты совсем недавно, уже стали глубоким немецким тылом. На севере, в Белоруссии героически сражалась Брестская крепость. В общем, обстановка менялась даже не по дням, а по часам. И остатки сил, оборонявших хутор, вместе с такими же оторванными от основных сил и раздробленными частями Красной Армии отступали.

Они знали лишь генеральное направление — на северо-восток, на Дубно, там, где концентрировались остатки танковых и механизированных корпусов, дивизий и полков, потрепанных в приграничных боях.

Уже несколько раз импровизированная танковая группа натыкалась на немецкие патрули. Встречи такие заканчивались пока победами советских солдат. По иронии судьбы сводный отряд из одного тяжелого многобашенного Т-35, пары «тридцатьчетверок», и «БТшек» да примерно двух рот «вань-пехоцких» представлял компактную боевую группу, сопоставимую с разведывательными мотомеханизированными отрядами Вермахта. В процессе блужданий по лесным дорогам и сожженным хуторам к ядру группы присоединился еще и взвод противотанкистов с тремя «сорокапятками» на буксире видавших виды грузовиков. Но знаменитые «полуторки» недаром назвали автомобилем-солдатом — они еще не подводили. Так что в случае опасности можно было быстро развернуть артиллерию. А в кузова машин погрузили тяжелораненых.

Высунувшись из открытого люка, капитан Корчагин мрачно смотрел на небо. По нему медленно плыли стройные тройки грузных бомбардировщиков с черными крестами на широких крыльях. И так — день за днем. Что за обстановка на фронте? Каково сейчас в Киеве, куда капитан Корчагин отправил семью сразу после Первомая?.. Неопределенность выматывала его, да и всех солдат командиров больше, чем каждодневная опасность.

Связи с основными силами и вышестоящими штабами не было. Поручневая антенна рации, опоясывающая, словно корона, главную башню, была сорвана в бою. Выручали «тридцатьчетверки», но их радиостанции имели малый радиус действия, да и тонкая аппаратура от многочисленных ударов и сотрясений работала не лучшим образом.

Оставалось только лишь пробираться лесными дорогами, устраивая, по возможности, больше неприятностей фрицам.

Отойдя на несколько километров от места засады, колонна остановилась. Командир различных подразделений, собранных волею переменчивой фронтовой фортуны вместе, собрались на военный совет. Они уже прошли большую часть пути от Бродов к Дубно, оставалось уже каких-то километров пятнадцать.

— Считаю, нужно идти но дну лощины основными силами, — говорил капитан Корчагин, ведя химическим карандашом по карте-трехверстке. — А по возвышенностям пустить дозоры и в каждом — по пулеметчику.

— Разрешите мы пойдем, — внимательно посмотрел немолодой уже пограничник в зеленой фуражке. На вороте его выгоревшей (и когда только успела) гимнастерке было три треугольника на зеленом поле — сержант. — У нас снайперские винтовки и «наганы» длинноствольные. Все оружие — с глушителями «БРАМИТ».

— Хорошо, меньше шума будет, — согласился капитан Корчагин. — Всем, предельное внимание! Без команды огня не открывать.

Командир импровизированной полевой группы обвел взглядом командиров подразделений. У всех лица серые, осунувшееся от страшной усталости и недосыпания. Но глаза у красных командиров светились решимостью. Но не той, которая воспета в многочисленных произведениях, а той, что возникает, когда отступать некуда. Все были буквально на взводе, постоянное нервное напряжение выматывало даже сильнее, чем все эти изнурительные марши в неизвестность.

— По машинам! Вперед!

…Их ждали. Идущие по верху дозоры боевого охранения погибли под огнем и под гусеницами грязно-серых танков с черно-белыми крестами на башнях. Но отчаянная гибель пограничников позволила основным силам капитана Корчагина развернуться в боевой порядок. Командир скомандовал остановку и вылез по пояс из башенного люка, держа в руках бинокль. Рискованно, конечно, в бою открывать люки. Но обзор из Т-35 был отвратительной, а командиру нужно было увидеть максимально полную картину. И картина эта его отнюдь не радовала.

Впереди простиралось поле с черными силуэтами танков, медленно и неотвратимо ползущих навстречу. А у дальней рощицы, скорее всего, артиллерийская батарея. Во всяком случае, Иван Корчагин ее бы там и разместил. Жизнь прожить — не поле перейти! У каждого свое поле, и это поле стало его, капитан Корчагин почувствовал это столь ясно, что и сомнений никаких не осталось. Бросив еще один взгляд поверх бинокля, красный командир задраил за собой башенный люк.

— Огонь с коротких остановок без команды. Вперед!

Две стальные лавины рвались навстречу, чтобы слиться в хаосе и торжестве уничтожения. Бронированных монстров родили заводские цеха, увенчанные дымными трубами, ради этого мига. Вырвавшись из стального грохота станков и мостовых кранов, клепаные стальные звери резвились в полях и лесах, изрыгали дым и пламень, научаясь убивать себе подобных. И вот они сошлись — бездушные стальные коробки, грохочущие на гибких лентах гусениц. И в своих стальных внутренностях берегущих хрупкие живые души. Именно пламень живых душ и пылающих сердец и оживляет ревущий на тысячу адских голосов металл.