Коллетив авторов (под редакцией Г. И. Василенко) - Окопники

… Было уже около десяти вечера, когда дежуривший по штабу старший лейтенант Гуркин стремглав выскочил из землянки и, багровея от натуги, охрипшим голосом закричал:

— Батальон, в руж — жье!

Стоявшие у притихших землянок часовые многоголосо, словно лесное эхо, повторили это короткое обжигающее слово — «р — у-ж — ж-о — о!». Залязгали отпотевшие в тепле затворы, по обледеневшим тропинкам гулко забухали солдатские кованые сапоги. Сотни людей слились в устремившуюся куда‑то темную лавину. Но вот, раскалывая морозный воздух, строго и властно прозвучали знакомые слова команды:

— Первая рота, стройся!

— Вторая рота, р — р-авняйсь!

И минуту спустя бесформенная до этого масса людей вдруг замерла на месте длинными темными прямоугольниками, которые отчетливо вырисовывались на фоне белой поляны. В наступившей тишине было слышно, как поскрипывает снег под сапогами комбата, медленно шагавшего вдоль строя.

Туго затянутый крест — накрест ремнями поверх белого овчинного полушубка, подполковник Бурцев выглядел сейчас намного моложе, чем обычно. В каждом его движении чувствовалась уверенность человека, который хорошо знает, куда и зачем идет. Слегка придерживая рукой планшет, он внимательно всматривается в лица солдат. Иногда подходил к кому‑то из стоявших в строю и, не говоря ни слова, по- хозяйски поправлял перевернувшийся ремень автомата, съехавшую набок лямку ракетницы. Он понимал, что сейчас это никому не нужно, но многолетняя привычка строевика брала в нем верх. Ему хотелось быть уверенным в нерушимости армейского порядка.

Довольный осмотром, Бурцев подозвал к себе командиров рот и, сверив с ними часы, приказал следовать по заданному маршруту.

Колонна медленно двинулась по направлению к лесной просеке, оставляя за собой широкую полосу взрыхленного снега.

… Дорога к фронту пролегала по открытой степи. Накатанная санями и машинами, она холодно поблескивала

отполированной синевой при тусклом свете луны, медленно скользившей среди густых серых облаков.

Иногда на пути встречались притихшие деревни, и тогда солдаты, замедляя шаг, жадно втягивали ноздрями знакомые запахи подгоревшего молока и свежевыпеченного хлеба, с тоской посматривая на заиндевевшие избы, занесенные снегом по самые окна.

Шагая в голове колонны, батальонный комиссар Травушкин с удовлетворением отметил, что впервые без боли оставляет позади эти притихшие хаты с их уютным, домашним теплом, разомлевшими ото сна детьми, ибо идет сейчас не на восток, а на запад, как бы заслоняя их от беды своими плечами. И от этих мыслей теплее становилось на душе.

Прислушиваясь к размеренным солдатским шагам, Травушкин вдруг вспомнил такую же лунную ночь, заснеженное поле, одинокие сани на пустынной степной дороге. Вместе с отцом они тогда переезжали из села к брату в шахтерский поселок. Отец не мог оставаться в селе, где белоказаки зарубили его жену.

Закутанный в овчинный тулуп, десятилетний Михаил, все время пристально наблюдал за черной козой, которая, упираясь, нехотя бежала за возком, все время норовя сбросить с изогнутых рогов бечевку. Ему было жаль ее. Но когда бечевка неожиданно оборвалась и коза побежала в поле, он испуганно закричал. Отец бросился догонять. Снег был покрыт тонким ледяным настом. Отец то и дело проваливался, а коза убегала все дальше и дальше. Наконец, на вершине холма она остановилась и застыла как изваяние на фоне бледного диска луны. Эта картина на всю жизнь запомнилась Михаилу. Потом, уже будучи школьником, он часто говорил отцу:

— Хорошо, что ты поймал ее: что бы мы делали без

молока.

Михаил с детства был общительным и веселым. Но после смерти отца, застреленного кулаками в селе, где он вместе с другими шахтерами занимался продразверсткой, стал не по годам задумчивым. Ему запомнилось, как отца хоронили с оркестром на монастырской площади, и он никак не хотел уходить с могилы, все еще надеясь, что отец встанет и вместе с ним вернется домой.

А потом он часто забирался на самый верх каланчи и оттуда подолгу смотрел на небольшой фанерный обелиск, под которым лежал отец. Фотографию этого обелиска он до сих пор носил в партийном билете.

…Стараясь отогнать нахлынувшие воспоминания, Травушкин внимательно посмотрел вперед, где время от времени синими вопросительными знаками повисали в небе ракеты, слышался приглушенный перестук пулеметов.

— Как, не страшно? — спросил комиссар, обращаясь к шагавшим рядом с ним Марине и Оле.

— Нам не привыкать, — ответила Марина, поправляя на плече лямку санитарной сумки. — С первого дня на войне.

Приближение к передовой всегда настораживает, делает людей собранней, молчаливей. По личному опыту Травушкин знал, что уже в эти минуты можно почти безошибочно определить, кто и как будет вести себя в бою. Всматриваясь в лица бойцов, он видел, что у всех, как и у него самого, бодрое, даже какое‑то ликующее настроение. Взвалив на плечи тяжелые станковые и ручные пулеметы, противотанковые ружья, вещевые мешки с продуктами и боеприпасами, солдаты шли твердо, пружинисто, и от их разгоряченного дыхания над колонной вилось облачко белесого пара.

Ощущение этой приподнятости испытывал и подполковник Бурцев, шагавший впереди вместе с начальником штаба и командиром первой роты. Время от. времени подходя к развилкам дорог, они останавливались, всматривались в карту и снова шли вперед.

До прифронтового села, где им предстояло сделать дневку, оставалось всего с километр, когда впереди вдруг беспорядочно захлопали выстрелы, раздались взрывы гранат. Совсем недалеко, из‑за косогора, взметнулись вверх пучки трассирующих пуль.

Бурцев, дав команду залечь, послал вперед связных и стал терпеливо ждать донесения от Голубева, который со своими разведчиками шел впереди.

Перестрелка постепенно стихла. Прибежавший от Голубева связной доложил, что около дороги, в глубоком овраге, столкнулись с немецкими разведчиками. У одного из них, взятого в плен был радиопередатчик, а у другого, убитого, — стереотруба.

— Вот их документы, — сказал связной и протянул комбату два толстых кожаных бумажника. Из одного выпал на снег небольшой круглый медальон с фотографией — улыбающейся женщины. На обороте медальона были выгравированы инициалы и католический крест.

— Набожные, сволочи, — сказал связной, поднимая медальон.

— Как были крестоносцами, так и остались, — бросил сердито Травушкин, рассматривая содержимое бумажника.

Эта непредвиденная встреча не на шутку обеспокоила Бурцева. Ему было известно, что в ближайшем селе должен находиться штаб дивизии Пральщикова. Непонятно, как могли сюда, через плотное боевое охранение, просочиться разведчики противника. Он с тревогой подумал, в каком опасном положении мог бы оказаться батальон, если бы попал под внезапный обстрел батарей. Это могло сорвать операцию.