Тамара Сычева - По зову сердца

В эту минуту мы услышали приближающийся свист снаряда и соскочили в траншею. Загудели вражеские самолеты.

Комиссар ушел по траншее дальше, к бойцам. Вскоре на нас начали пикировать немецкие самолеты. Со всех сторон стали рваться бомбы. Кто-то крикнул:

— Сестра, комиссара ранило!

Эти слова больно поразили нас всех. Я схватила сумку и, забыв об опасности, побежала. Нилова уже накладывала жгут на раненую ногу комиссара. В боку его зияла рана со вставленным тампоном. Комиссар лежал бледный, но в сознании, с открытыми глазами. Он указал жестом на планшет и прошептал побелевшими губами:

— Передайте заявление Юшкова секретарю партбюро и скажите, что я голосую за прием в партию…

Потом, остановив на мне свой взгляд, медленно, с расстановкой продолжал:

— И пусть Сычеву готовит, она…

Комиссар не договорил, его отяжелевшие веки закрылись.

По озабоченному лицу Ниловой все поняли, что комиссару очень плохо. Вечером Нилова провожала его в госпиталь.

Трое суток в районе Старо-Константинова продолжались ожесточенные бои. Трое суток беспрерывно ревели самолеты, лязгали гусеницы танков, ходила в атаку пехота. Немецко-фашистское командование бросало на наш участок фронта все новые и новые силы, стараясь сломить оборону. Подбитые танки врага стояли перед нашими позициями немыми свидетелями горячих боев.

Настали четвертые сутки. Люди изнемогали. Противник с восходом солнца начал артиллерийскую подготовку. Предстоял тяжелый день. И несмотря на то что солнце поднималось яркое, радостное, на душе у каждого было тяжело. Хлеба, посеянные нашими руками, топтали кованые сапоги гитлеровцев, давили гусеницы немецких танков. Над золотистыми колосьями, налитыми крупным зерном, свистели пули и мины. Но самым страшным, заполнявшим душу каждого тоской было отступление.

Артиллерийский обстрел продолжался. Потом налетела авиация и пошли танки, а за ними автоматчики. Третий час длился кровопролитный бой. Перевязывая раненых, я увидела, что у меня кончаются бинты. Надо было бежать в санчасть. В небольшом лесочке остановилась у прикрепленных к деревьям плащ-палаток. Подвешенные по кругу, они образовали большую палатку. В ней на особых носилках, как на операционном столе, лежал боец, покрытый марлей. Он стонал. Двое санитаров крепко держали его за руки.

Нагнувшись над раненым, в белых халатах стояли Нилова и ее помощник — фельдшер, — он подавал инструмент. Лица их были серьезны и сосредоточенны.

За моей спиной послышались шаги, и тревожный голос спросил:

— Где начальник Нилова?

— Она делает операцию, — ответила я, указывая на палатку, и посмотрела в полные тревоги глаза подбежавшего бойца.

Разговор услышала Нилова.

— В чем дело?

— Товарищ начальник, — отчеканил боец, — командир полка приказал немедленно эвакуировать раненых. Сейчас придут машины. У левофлангового соседа прорвались танки и держат направление сюда. Немедленно примите меры.

— Идите, — спокойно произнесла Нилова, продолжая обрабатывать рану бойца.

Связной убежал на командный пункт.

— Товарищ Гусев, — не поднимая глаз, обратилась Нилова к фельдшеру, — подготовьте раненых к эвакуации. Соберите легкораненых и, уточнив обстановку, идите на помощь, занимайте оборону. Гранат и бутылок возьмите побольше.

— А как же вы, товарищ капитан? — спросил фельдшер.

— Управлюсь одна…

— Скорее, доктор, скорее… — умоляюще шептал побледневшими губами раненый боец. — Больно…

— Потерпите. Скоро станет легче…

Через минуту Нилова выпрямилась, глаза ее радостно блеснули. Маленькая рука в желтой резиновой перчатке держала сверкающий на солнце пинцет, в нем была зажата извлеченная из раны пуля.

— Вот она! — торжествующе сказала Нилова.

В это время над нами прошипел снаряд, и совсем недалеко от кустарника, на дороге, рвануло так, что все невольно пригнулись. Только Нилова, казалось, ничего не замечала.

— Вот теперь нога будет цела, а то бы и до госпиталя не доехали, началась бы гангрена, — успокаивала она бойца.

Снаряды рвались все ближе. Я хотела бежать на батарею, но Нилова, увидев меня, приказала остаться с ранеными.

— Сестра, что там за тревога? — волновались они.

Два санитара принесли носилки с новым раненым. Увидев вновь прибывшего, лейтенант с перевязанной грудью с трудом повернул к нему голову:

— Браток, вторая рота второго батальона не сдала высотку, не знаешь?

— Не знаю, — ответил тот чуть слышно.

— А ты, сестра, не знаешь?

— Не сдала, — твердо ответила я, хотя и не представляла, о какой высотке идет речь.

На бледном лице лейтенанта появилась довольная улыбка.

— Молодцы ребята, орлы! — прошептал он.

Из палатки вышла Нилова.

— Тамара, поручаю тебе очень ответственное дело: будешь сопровождать колонну с ранеными в город Бердичев. Подойдут машины, погрузим раненых, и поедешь.

Она испытующе посмотрела на меня:

— Дорога трудная и дальняя. Будь осторожна… В дороге проверяй повязки, раненым в область брюшины не давай много воды. Ты уже должна разбираться в медицине… Хотя, впрочем, твой командир рассказывал, что тебя больше интересует артиллерия.

— Я же снайпер, а не медик!

Саша засмеялась.

Почти совсем стемнело, когда все было готово к отъезду. Нилова еще раз заботливо осмотрела всех раненых, а мне сказала:

— Ну, я полагаюсь на тебя, снайпер! Утром будете на месте.

Я села в кабину первой машины, и мы тронулись в путь. Когда проехали Старо-Константинов, остановились. На перекрестке указатель — «Бердичев».

Ночь была звездная, но душная и темная. Прислушалась — тихо. На дороге никакого движения. Меня это немного удивило. Где-то в стороне пролетали тяжелые самолеты противника. Потом послышался далекий, но сильный грохот.

— Поехали дальше, — сказала я шоферу, захлопнув дверцу кабины.

Мы ехали по незнакомым, узким проселочным дорогам, без огня, не встречая ни единого человека. Мне снова показалось это подозрительным.

Среди ночи впереди показалось зарево. По всем расчетам, до Бердичева оставалось километров пятнадцать. Что же это горит? Остановила машины, решила отправиться в разведку. Оставив старшим по колонне шофера первой машины, пошла. В километре от колонны увидела труп красноармейца. Прошла еще немного, опять два трупа. Мне стало жутко — это же у нас в тылу! Но возвращаться ни с чем было нельзя. Продолжала идти к месту пожара. Если горит деревня, рассуждала я, то в ней есть кто-нибудь живой и можно будет узнать, что здесь произошло.

Чем ближе подходила я, тем чаще натыкалась на убитых. Вскоре поняла, что горят не дома, а самолеты и горючее на аэродроме. Недалеко виднелось несколько домиков. Приближался рассвет. Нужно было добраться до этого жилья и выяснить обстановку.