Тамара Сычева - По зову сердца

На следующей остановке — это была большая станция — капитан повел меня в штабной вагон.

В первом купе, у откинутого вагонного столика, сидел над картой седоголовый полковник.

— Товарищ полковник, разрешите обратиться! — сказал капитан, пристукнув каблуками.

Взглянув на него, командир полка кивнул. — Вот случайно встретились! — втянул меня за руку в купе капитан. — Эта девушка спасла мне жизнь.

Полковник удивленно посмотрел на меня. Не обращая внимания на мое смущение, капитан стал подробно рассказывать о том, что он служил с моим мужем и под Львовом был ранен, как я вывозила раненых из львовского госпиталя, когда там уже были немцы.

— Теперь вот получила направление в часть, которая находится на переформировке, а товарищ Сычева на фронт рвется. — Потом, склонившись к полковнику, он еще что-то долго говорил ему вполголоса. Полковник внимательно слушал, о чем-то так же тихо переспрашивал, изредка поглядывая на меня. — Направление у вас есть? — спросил он меня наконец. Я подала ему документы. Командир полка внимательно прочитал их, потом стал расспрашивать, откуда я, кем работала до войны, где моя семья, в какой части служила, хорошо ли знаю Крым.

Я рассказала ему все о себе, особенно подробно о том, как ходила в разведку на Украине.

— А парашютным спортом занимались когда-нибудь? — спросил вдруг полковник.

Опустив глаза, я молчала.

— И на самолете, наверное, никогда не летали?

Боясь, что меня не возьмут в эту часть, я, не поднимая глаз, нерешительно сказала:

— Летала…

— А мне кажется, что нет, — усмехнулся полковник.

— Ну и не летала! — вспыхнула я и в упор посмотрела на него. — И с парашютом не прыгала! Я не летчиком была, а артиллеристом. Но если нужно, прыгну хоть к черту в пасть!

— Ну что же, капитан, — смягчился полковник, — пожалуй, такая решительная женщина нам действительно подойдет!

— Да, конечно, — поддержал его капитан. — Главное — Не специальность, а идейность, самоотверженность. Научить же всему можно.

— Хорошо, — закончил наш разговор полковник. — Отведите девушку к первому.

Последних слов командира я уже почти не слышала от радости. Главное свершилось — я еду на Крымский фронт!

С трудом поспевая за капитаном, минула несколько переполненных бойцами вагонов. У последнего, купированного, капитан остановился и крикнул:

— Лейтенант первый!

Из вагона выглянула смуглая круглолицая девушка. В одной руке она держала что-то яркое, шелковое, а в другой — иголку с ниткой.

— Лейтенанта нет. Только что ушел ко второму, — ответила она.

— Маня, — сказал капитан, — скажешь лейтенанту — пусть зачислит новенькую.

— К нам? — удивилась Маня.

— Да, — кивнул капитан.

В это время подали сигнал отправления, и он поспешно ушел, а я поднялась в вагон.

— Вы откуда? — спросила Маня.

— Из госпиталя, — ответила коротко я.

— А родом? — Большие черные глаза Мани внимательно смотрели на меня.

— Из Крыма. А что это вы шьете? — заинтересовалась я, погладив зеленый блестящий шелк в руках у девушки.

— Юбку, — коротко ответила она.

«Наверное, актриса, едет на фронт выступать», — подумала я, рассматривая девушку.

— Луиза! — крикнула Маня, заглядывая на верхнюю полку. — Луиза, вставай!.. Вставай, Луиза. У нас новенькая!..

На верхней полке зашевелилась шинель, и из-под нее показались золотистые кудри.

Меня удивило это имя — Луиза. «Не русская, что ли?» — подумала я.

— Довольно спать, Луизка, — добродушно говорила Маня. — Сколько можно? И днем и ночью!

Девушка потерла кулаками зажмуренные глаза и сонно потянулась.

— Теперь только во сне и отдыхаешь… Больше никакой радости нет, — обиженно протянула она. — Какой мне приснился сон! Слушай, Манечка. — Она положила руки под голову и продолжала: — Приснилось, будто я дома. У трюмо, разодетая, красивая, как и прежде, стоит моя мама. В руках она держит два букета чудесных алых роз… Теперь таких нет, они цветут только в мирное время… Я их очень любила!.. А за окном щебечут ласточки и солнце светит. Мама будто собралась идти на мой дебют и зовет меня: «Ляля, сегодня будем тебя поздравлять, сегодня ты станешь актрисой…» А я слушала маму и думала: «Вот начинается мое будущее!..» А на душе так легко было, спокойно! И вдруг твой голос: «Луиза, вставай! Вставай, Луиза!» И все пропало — и мама и розы.

Сердито передразнивая Маню, девушка отбросила шинель и, вздохнув, сказала:

— Ох, хотя бы быстрее кончилась эта проклятая война.

Спрыгнув на пол, Луиза заправила новую гимнастерку, потуже затянула солдатским ремнем тонкую талию и, достав из карманчика круглое зеркальце, стала причесываться.

Она была очень красива. И конечно, привыкла сознавать свою красоту — это было заметно по всему, даже по тому, как, глядясь в зеркальце, привычно кокетливым движением приглаживала она свои красиво изогнутые брови, укладывала длинные локоны.

Я невольно залюбовалась девушкой. Даже в этой солдатской гимнастерке она была хороша: большие серо-голубые глаза, золотистые вьющиеся волосы, чудесный цвет лица. Все движения мягкие, грациозные…

— Почему ее зовут Луиза? — спросила я Маню, когда девушка пошла умываться. — Она что, француженка?

— Нет, — коротко ответила Маня.

— А вы что, артисты? — продолжала я расспросы.

— Да, — усмехнулась она, — артисты. Вот видишь, Луиза, — упрекнула она вошедшую подругу, — разболталась ты, и девушка узнала, что мы актрисы.

— А чего скрывать, конечно, актрисы, — весело ответила Луиза.

Приведя себя в порядок, Луиза подошла к нам и, приветливо улыбаясь, подала мне руку:

— Давайте же наконец знакомиться.

— Меня зовут Тамарой.

— Вы откуда? — спросила Луиза, усаживаясь подле меня.

Я ответила, что из Крыма, а перед войной жила во Львове.

Девушки ужаснулись, услышав, что война меня застала у границы, и стали расспрашивать все подробности о муже, о дочке, о первых днях войны.

На маленькой станции кто-то крикнул в окно:

— Девушки, берите ужин.

Маня схватила котелки и хотела выскочить на перрон, но в тамбуре дорогу ей преградил часовой.

— Миша, я за ужином, — сказала она вошедшему в вагон коренастому лейтенанту.

— Выходить нельзя, — тихо сказал он. — Обед вам принесут. Таков приказ командира.

Маня сказала ему обо мне.

— Я уже знаю, — кратко ответил он. — Идите в купе и пока не выходите.

— Кто этот лейтенант? — обратилась я к Луизе.

— Начальство наше, — неопределенно ответила она.

— Но почему вам нельзя выходить? И часового поставили…

— А ты разве не знаешь? — Луиза подмигнула Мане. — У нас здесь гауптвахта.

Пожалуй, она шутила. А я все больше недоумевала, почему же меня поместили сюда. Однако вопросы было задавать бесполезно — в этом я уже убедилась. Видимо, в скором времени все разъяснится.