Тамара Сычева - По зову сердца

— Видали? — крикнул мне на ухо Кравченко. — И сердце не болит.

Мы смотрели и не узнавали Завалейко, а он все плясал и плясал.

— Вот так больной, вот так Завалейко! — удивлялись казаки.

До поздней ночи люди веселились. На ужин нам сварили галушки. Мы с удовольствием поели и легли отдыхать.

…Подъем на Северную был очень крутой. Километров пять шли по глубокому снегу. Казаки, одетые в шинели и бурки, с трудом поднимались, ведя за собой навьюченных лошадей и верблюдов. Только поздно вечером мы достигли вершины, Она была покрыта ледяной зеркальной коркой. Ураганный ветер завывал на все голоса, снег больно хлестал по лицу.

Бойцы вели коней в поводу. Я хотела снять бурку, которая все время распахивалась, мешая идти, и по неосторожности бросила повод лошади, а ветер подхватил меня и, как соломинку, понес по ледяному насту вправо. Я хваталась окоченевшими руками за что попало, но удержаться не могла. Перевернулась на спину. Ветер продолжал тащить меня по льду, но уже не с такой силой. Впереди чернела пропасть. Я в ужасе закричала. В это время меня подхватили чьи-то сильные руки, и над ухом забасил Кравченко:

— Вставайте, товарищ младший лейтенант.

Лошадь ржала и била меня мордой в спину. Я крепко уцепилась за повод и с трудом подошла к взводу. Бойцы отстали от колонны, поджидая меня. Все молчали: говорить было невозможно — вой ветра заглушал голос. Оттого что бойцы молчали, мне было еще более стыдно; казалось, каждый думал: командир рот разинул, а ты рискуй жизнью, спасай его.

Я восхищалась выносливостью и мужеством казаков. Благодаря полнейшей дисциплине, воинской сплоченности и порядку мы без потерь перешли Северную.

К утру, когда мы спустились в долину, перед глазами открылась ставропольская станица Северная. Мы расположились на квартирах и смогли раздеться и снять сапоги. Узнав, что в станице стоят казаки, гитлеровцы хотели обойти нас, но напоролись на другой полк.

С рассветом мы начали новый переход, но теперь идти было значительно легче. По дороге останавливались в казачьих станицах. Население радушно принимало уставших бойцов.

Преследуя противника по ставропольским просторам, мы однажды натолкнулись на препятствие: мост через реку был взорван. Река оказалась неглубокой, решили перейти ее на конях вброд.

Мой взвод переправлялся последним по размытому и истоптанному копытами дну. Тяжелая повозка с минометами увязла, и кони стали. Как их ни понукали, они не могли вытянуть все более увязавшую повозку. Казаки забеспокоились — лошади в холодной воде, на морозе застынут и пропадут. Каждый давал совет, и все смотрели на меня, ожидая решения командира.

— Расчет, за мной! — скомандовала я и первая вошла в мутную воду. Казаки ахнули. Купание в сильный мороз было им не по сердцу, но они сами видели, что другого выхода нет. Ветер обжигал лицо и руки. В воде было теплее, а чуть поднимешься, мороз пробирает до костей, тело коченеет, зубы стучат. Казаки старались вытянуть повозку, но это было не так легко сделать: она погрузилась в топкий грунт. Долго мы раскачивали ее и наконец сдвинули с места. В это время к реке подъехала легковая машина. Шофер, видимо, хотел переехать брод.

— Куда ты, застрянешь!

— Я здесь уже переезжал, — ответил шофер и начал съезжать в воду.

Не доехав до середины реки, машина остановилась. Два казака бросились на помощь шоферу.

Открылась дверца, и выглянул командир казачьего корпуса.

— Вытаскивайте сначала повозку, — приказал он, — а потом поможете вытащить машину.

Минут через двадцать мы вытащили повозку. Обледенели, как сосульки. Пока стояли в воде — еще можно было терпеть, а как вылезли на берег, сразу окоченели… Распрягли лошадей, привязали к машине и стали тащить ее. Повозились минут десять, вытянули и машину. Генерал подозвал меня. Вся мокрая, дрожащая, я подошла к нему и доложила по всем правилам.

— У нас с шофером спор, — сказал генерал, — он доказывает, что вы женщина, а я ему возражаю.

— Я, товарищ генерал, командир взвода.

— Женщина?

— Да, женщина.

— Вот это здорово! Хороший командир, раз в такой мороз казаки пошли за вами в воду.

— У меня казаки молодцы, настоящие воины.

Увидев, что я, хотя и стояла навытяжку, в ознобе стучу зубами, генерал достал флягу.

— Надо вам погреться, — он налил граммов пятьдесят спирта в крышечку от термоса.

Я выпила спирт, и он огнем разошелся по телу.

— Еще налить?

— Нет, а бойцам хорошо бы тоже погреться.

Генерал засмеялся:

— Несите флягу..

Казаки дали флягу. Шофер, по приказанию генерала, налил доверху. Простившись с нами, командир корпуса уехал.

Обледеневшая одежда скоро дала себя знать. Ноги выше колен зашлись и сильно болели. Бойцы разделили спирт и выпили. Чтобы не обморозиться, мы не стали садиться на коней, а решили, бежать вслед за ними. Пробежала с километр и я. Но потом села на повозку, так как в больших, не по ноге, сапогах окончательно выбилась из сил. До населенного пункта осталось километров восемь, там мы могли догнать своих. На мне все застыло. Одежда ломалась на сгибах, а тело, как обожженное, неимоверно горело. Потянуло ко сну. Кравченко, бежавший около повозки, расталкивал меня:

— Товарищ младший лейтенант, не спите, не спите!

А я сквозь сон ругала его.

— Дайте мне хоть подремать.

— Нельзя, товарищ командир.

Я чувствовала, что закоченела, казалось, во мне остановилась кровь. Единственным спасением представлялся сон. Кравченко стаскивал меня с повозки и заставлял бежать, но я не то что бежать, двинуть ногой не могла.

— Товарищ младший лейтенант, выпейте, у меня осталось трохи, — сказал Завалейко и приложил к моим губам флягу.

На повозку сели два казака и тотчас же закоченели.

— Гони на полный! — приказал Кравченко ездовому, и лошади понеслись галопом.

В деревне остановились возле первой же хаты. Хозяин помог растереть снегом обмороженных. А мной занялась хозяйка с дочкой. Они разрезали голенища сапог и брюки. Но оказалось, что портянки и кальсоны примерзли к телу, и их долго пришлось отмачивать.

Наутро подняться я не смогла. Около двадцати дней пролежала я в медсанбате с воспалением легких и почек. Но как только спала опухоль ног и температура, я оттуда удрала.

Догнала свою часть, когда шел бой за одну ставропольскую станицу.

Радостно встречал нас народ в освобожденной станице. Женщины выбежали на улицу, и каждая звала к себе. Вошли в хату, а там старуха ставит на стол пироги.

— Деточки, я целую ночь пекла: вы воюете, а я пеку да плачу от радости. У меня тоже двое в армии. Кушайте, деточки… У нас в каждой хате пекли ночью. Пушки стреляют, а бабы пекут да слезами обливаются, — говорила нам старушка.