Тамара Сычева - По зову сердца

Выпрямилась она. Гордо так посмотрела на него и говорит:

«Пиши! Партизаны везде. Где будут фашисты, там и партизаны, а всех не убьете».

Поначалу фашист, видно, не понял, слушал и стал записывать, а потом, когда понял, как закричит! А Пашенька как плюнет кровью ему в рожу раз, другой… Он схватил на столе автомат и, — старушка зажмурилась и тихо договорила: — …ударил ее по голове, она и упала как сноп. Мы бросились к ней, но он замахнулся автоматом, и я ничего больше не помню…

Клокочущее рыдание сдавило горло старушки, она стащила с белых волос сползающую черную косынку и, закрыв ею лицо, неудержимо разрыдалась.

Я тоже достала из сумки платок.

Нина смотрела в окно, уже не утирая бегущих по щекам слез. Потом, решительно тряхнув головой, она встала, подошла к столу и, неизвестно зачем закрыв книгу, подняла глаза на портрет. Да, она могла гордиться такой матерью!

— Пускай лучше б я померла, чем Паша вот так… осиротила детей, — плакала старуха, — уже чтось сказала бы.

При этих словах Нина резко повернулась и сказала:

— Бабушка, я вам сколько раз говорила: нам, конечно, очень тяжело, но лучше остаться сиротами… чем… чем если бы мамочка… — с бледным как полотно лицом выпрямилась девушка, — стала бы предателем…

И в этом горьком, но здравом суждении, в этой твердости я узнала Пашу Федосееву, ее характер.

…Прижавшись к окну грохочущего старенького автобуса, минуя редкие, одичалые сады и лежавшие в развалинах придорожные села, я размышляла: «…Все построим, все восстановим, все вернем, а вот утерянных в войну лучших людей не вернуть. Нужно растить новую смену, из молодежи, и это теперь наша основная задача. Позволило бы только здоровье работать в полную силу!»

Настоящая зима в Крыму обычно наступает только в феврале. С моря начнут дуть морозные ветры, обжигающие лица прохожих, повалит снег, и старики крымчане станут говорить, вздыхая: «Климат крымский изменился, таких холодов мы давно не помним».

Вот в такой зимний день я получила известие:

«Еду, встречай! Трощилов».

Телеграмма выпала из рук. Всего несколько дней прошло, как я привезла из Грузии стариков и Лорочку, еще не устроились, в доме ничего нет, ведь в войну все было потеряно — и вдруг едет.

«Как его принимать?» — волновала мысль. На перроне беспокойно посматривала на большие круглые часы. Глаза слепили крупные хлопья снега, ноги в легких хромовых сапогах коченели.

Вот морозный ветер донес издалека пронзительный паровозный гудок. Из репродуктора раздался голос диктора:

— Поезд Москва — Симферополь прибывает на второй путь.

Перед глазами, замедляя ход, прогромыхали колеса и остановились.

Бегу к седьмому вагону. Знакомые глаза, радостная улыбка, дружеская рука — мы опять вместе.

— Так вот, Тамара, демобилизовали по болезни… Примешь инвалида? — спросил Трощилов, выжидательно глядя мне в глаза.

— Хорошо, что остались живы. Я тоже инвалид. Будем лечиться и беречь друг друга.

Он крепко пожал мои занемевшие от холода руки, и мы направились на автостанцию.

— Да, хороша твоя родина, но холодно. Я думал, в Крыму всегда тепло, — говорил Трощилов, оглядывая из окна автобуса заснеженные леса на горах и сады по долинам.

— Хороша, да запущена. Кругом разруха. Сады одичали. А зима здесь только один месяц, а то все больше тепло.

— Ничего, со временем привыкнем, — успокаивающе тронул меня за плечо Трощилов. — А разрушенное… Это нас пугать не должно.

Через несколько дней Трощилов уже разговаривал о работе в обкоме партии.

— Родился-то я в селе, в Курской области, с детства до восемнадцати лет работал в колхозе, но потом все время в армии. С садоводством, особенно крымским, совсем незнаком.

— Но ты же командир, — значит, сможешь и здесь справиться. Мы тебе дадим в помощь хорошего специалиста по фруктам и садам, агронома. Есть у нас один такой старичок. Ему уже на пенсию пора, а он просит: «Дайте мне самые запущенные сады. Я сейчас там нужен». Вот его к тебе и направим. Секретарем парторганизации подберем демобилизованного фронтовика, а комсомолом в районе жена заворачивает, — кивнул с улыбкой на меня заведующий отделом, — тоже опора хорошая. Вот и сила тебе не маленькая в помощь.

Сидя в глубоком кожаном кресле, Трощилов задумчиво барабанил пальцами по краю большого письменного стола.

— Берись, Петя, берись! — быстро шептала я мужу. — Сейчас это очень нужно, это же самое важное, это как передовая. Берись! Не бойся, Петечка!

— Добре, на передовую так на передовую, — решительно поднялся Трощилов.

Работы у меня в райкоме было много. Приходилось часто ездить по району, по нескольку суток не бывала дома, с мужем виделась редко, и меня волновало, как у него идут дела, как он, сугубо военный человек, привыкает к гражданской службе.

В первый же свободный от командировок день я решила поехать в совхоз.

На недавно оструганной, наскоро сбитой двери канцелярскими кнопками был приколот лист бумаги с надписью: «Контора».

В первой, большой комнате громко цокали костяшками счетоводы. Узенькая дверь с табличкой «Директор» вела в следующую комнатушку, так называемый «кабинет». Там было жарко, надымлено и тесно. У стены стоял старый, обитый потрепанным дерматином диван. Под маленьким окном за исцарапанным письменным столом сидел сам директор — Трощилов. Держа в руке лист бумаги, исписанный ровным красивым почерком, он недоверчиво посматривал на сидящего перед ним на диване худощавого седого старика и говорил:

— Гм… В своем заявлении, Александр Константинович, вы пишете, что чувство долга зовет вас сейчас в запущенные сады. Это верно, — задумчиво потер он подбородок. — Но не подведет ли вас здоровье в ваши семьдесят лет? Сады у нас в тяжелом состоянии, много сил нужно, чтобы их восстановить. Не трудно ли вам будет у нас?

— Я не меньше вашего думал об этом, — резковато прервал директора агроном, — ручаться за здоровье не могу, но я старый вол, впрягусь и, пока не упаду, плуга не покину. Молодежь хотя бы подучить немного, привить ей вкус к садам. Это сейчас самое главное.

— Ну хорошо, спасибо, — сказал Трощилов. — Нам, конечно, ваша помощь очень пригодится. Вот, товарищ секретарь комсомола, — обратился он ко мне, — вашим комсомольцам не угнаться за такими стариками.

И размашистым почерком в углу заявления написал:

«Оформить на должность агронома».

— А теперь пойдемте в сад.

Холодный мартовский ветер рванул дверь и неприветливо бросил в лицо колючим дождем. Хмурое, серое небо повисло над растянувшимся по лощине пустынным селом и, казалось, хотело придавить его своей тяжестью.

Мы, с трудом преодолевая порывы ветра, свернули за угол и вышли на широкую улицу. По сторонам из-за каждого заборчика среди груд развалин торчали обгоревшие черные трубы.