Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта

— Почему вы тогда убежали? — спросила она беззвучно.

— Я и сегодня еле усидел.

— Но почему же!

— Мне… мне тяжело, когда вы танцуете с другими, я этого не могу вынести! — Она улыбнулась. — Это от меня не зависит, — продолжал он, — я знаю, что это глупо. — Она не отвечала.

Комендант пролаял в проходе: «Отбой!»

Хольт посмотрел на свои часы. Был двенадцатый час.

— Мне пора! — Как и в тот раз, он стоял перед ней, низко склонив голову, и, не выпуская ее руки, спрашивал: — Можно мне снова прийти?

Она ответила медленно, словно цедя слова:

— В сущности вы достаточно взрослый, чтобы самому судить, что вам можно, а чего нельзя. — Никогда он еще не видел такого непроницаемого лица.

Это странное знакомство не выходило у него из головы. Во время долгих часов у орудия или классных уроков он только и думал, что об этой темноглазой женщине. Сперва его останавливала мысль об Уте. Но старая привязанность вскоре капитулировала перед новым, более жарким чувством, хотя он немало мучился и упрекал себя.

За день до очередного свободного дня он позвонил фрау Цише и осведомился, можно ли ее навестить.

— Разумеется, если у вас нет в виду чего-нибудь более интересного.

Она сама ему открыла, она была одна в квартире. И опять она предстала перед Хольтом какой-то новой, еще не знакомой ему гранью. На этот раз она говорила с ним до странности деловито. Она опустилась на тахту в гостиной. Он придвинул себе кресло. Оба курили.

— Почему вы сказали: если у вас нет в виду чего-нибудь более интересного? — спросил он. — Мне больше всего хочется увидеть вас.

— В самом деле? — протянула она и удобнее расположилась на тахте. — А может быть — писать письма некоей фрейлейн Барним?

Он так смешался, что от растерянности ляпнул бестактность:

— Вы, кажется, шпионите за мной?

— Немножко, — ответила она и решительным движением бросила в пепельницу сигарету. — Во всяком случае, мне удалось вытянуть из моего пасынка нечто существенно важное.

— И это…

— Что вы не из тех, кто хвастает своими победами, — сказала она, глядя на него твердо и даже с вызовом, — словом, что вы умеете держать язык за зубами.

Он сидел, словно пораженный столбняком, пока взгляд его не упал на большую фотографию в безвкусной рамке. И тут возбуждение, лихорадочно гнавшее кровь по его жилам, на секунду вылилось в слепую ярость. Он швырнул портрет на пол с такой силой, что стекло разлетелось вдребезги. Она испуганно вскрикнула, и он кинулся к ней. Она потянула его к себе, вниз. Он принял ее похоть за страсть.

Он пробыл у нее до позднего вечера. Они лежали в спальне на широком супружеском ложе. Он, не отрываясь, глядел на ее расслабленное лицо, словно стараясь разгадать, что кроется за этим холодным лбом.

— Любишь меня? — спросил он наивно.

Она изумленно открыла глаза. Ее взгляд заставил его забыть, как неуместен этот вопрос. Но она уже снова закрыла глаза и выдохнула чуть слышное «да». А потом улыбнулась с закрытыми глазами.

Она лжет!

— Неправда, ты меня не любишь!

Она повернула к нему голову.

— Любовь… — сказала она презрительно. — Что такое любовь? Ведь я же не девочка-подросток. Я отдалась тебе — чего еще ты хочешь?

— А… сердце? — беспомощно пролепетал он. Она притянула его голову к своей груди.

— Молчи!

Перед его уходом она сказала:

— Ты бы лучше попросил себе отпуск на ночь, как все.

— Смотри, чтобы мой пасынок ничего не пронюхал, — предупреждала фрау Цише. И так как Хольт порой только на заре возвращался к себе на позицию, пришлось выдумать «подругу» — служаночку в Гельзенкирхене.

— Беда, если Цише что-нибудь заподозрит, — напоминала она, — это будет кастастрофа… Он ненавидит меня, берегись!

Одно время Хольт пытался ближе сойтись с Цише. Как-то он спросил его:

— Чем занимается твой отец?

— Он уполномоченный рейха по укреплению германского начала в генерал-губернаторстве, — ответствовал тот.

Хольт понятия не имел, что это значит.

— Что же он, собственно, делает?

Цише снизошел до объяснений.

— Ты, конечно, знаешь, что поляки — неполноценная нация. Однако и тут имеются градации, существуют ведь белокурые славяне, у которых исстари сохранился значительный процент германской крови. Мой отец отбирает таких детей по концлагерям, да и вообще по всей стране. Их отдают в немецкие семьи или отсылают в Германию для воспитания в немецком духе. Впоследствии их приобщат к нордической расе; таким образом при дальнейшем регулировании воспроизводства можно будет добиться значительного улучшения расы.

— А как же их родители? — спросил Хольт. Цише пожал плечами.

На этом и кончились попытки к сближению. А вскоре случайно сделанное Хольтом открытие и вовсе привело к ссоре и даже к взаимной вражде между несостоявшимися приятелями. У Цише имелся на батарее дружок, маленький белокурый блондин с шелковистыми волосами и мечтательным взглядом, по фамилии Финк. Как-то вечером Хольт нечаянно подглядел их тайное свидание в блиндаже «Антона». Те его не заметили, да и Хольт никому не рассказал о своем наблюдении.

Когда он несколько дней спустя часам к шести утра вернулся в барак, валясь с ног от усталости, Цише только покачал головой. Но во время послеобеденного перерыва он в присутствии Вольцова, Феттера и Гомулки отчитал Хольта:

— Тебе семнадцать лет, а ты уже вовсю с бабами путаешься.

Хольт смущенно молчал. Вольцов фыркнул.

— Никого это не касается! — огрызнулся Хольт. На что Цише:

— Мне просто дико, что человек может валяться в грязи, не испытывая к ней отвращения. — Он стоял, прислонясь к шкафчику, и смотрел на Хольта сверху вниз: — Лично я держусь прекрасных слов, которые Флекс предпослал своему «Путешественнику»: «Остаться чистым, созревая, — вот самое высокое и прекрасное искусство жизни!»

Но тут Хольта взорвало.

— И ты, лицемерный скот, толкуешь о чистоте! А твои гнусные проделки с Финном?..

Услышав это, Феттер заржал от восторга, а Цише ринулся на Хольта, но он был слишком неуклюж, чтобы с ним справиться. С тех пор они стали смертельными врагами.

Хольт описал фрау Цише эту сцену. Она внимательно его выслушала.

— Ты поступил недальновидно, — сказала она. — Ты нажил в нем заклятого врага.

— Что значит — дальновидно или недальновидно?.. Ты так… расчетлива! Он мне нахамил, я ответил ему тем же, мы квиты!

Они сидели в гостиной. Она положила свои маленькие детские пальчики на его руку и сказала со вздохом:

— В тебе говорит твой строптивый возраст… Ты и сам станешь расчетливым, когда лучше узнаешь жизнь, а иначе…

— Что иначе?

— А иначе ничего не добьешься в жизни.

Во время обычных воздушных тревог они проводили вечера дома, у радиоприемника. Пусть грохочут зенитки, какое им дело!