Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта

— Сорок! — объявил Феттер.

— Но уж по меньшей мере двух «мустангов» бы не досчитались! — проворчал Вольцов.

— Гранд! — горделиво объявил Феттер.

Они начали игру. Вольцов, не отрываясь от Клаузевица, заметил:

— У них на БКП два пулемета, и хоть бы один выстрелил!

— Какое это имеет значение? — отозвался Гомулка со своей койки.

— Восемьдесят четыре, восемьдесят семь, девяносто один — половина очков! — объявил Феттер.

— Сегодня выбыло пятнадцать человек. Как бы не полетели наши отпуска!

— На нынешнем этапе войны отпуска — непозволительная роскошь, — откликнулся Цише, распростертый на своем ложе.

— Видали вы такое? Стоило Цише немного очухаться, как он опять несет чепуху, — сказал Феттер.

— Я подобных оскорблений больше терпеть не намерен! — взвизгнул Цише, весь трясясь.

— То есть как это не намерен? — осведомился Феттер. — Ты отлично знаешь: нам ничего не стоит всыпать тебе по мягкому месту!

Но тут вмешался Вольцов:

— Оставь его, Христиан! Цише теперь для нас свой брат — старый вояка!

Хольт и Гомулка переглянулись.

К вечеру пришлось все же отправить Цише на медпункт. Его по-прежнему трясло.

— Как бы он не остался таким! — выразил опасение Рутшер.

На что санитар со знанием дела ответил:

— Ничего! Вольем ему протонзил — встанет как встрепанный!

Вольцов провел весь день в столовой. Вечером он рассказал:

— Там сидят эсэсовцы, конвоиры русских военнопленных. Такую похабщину несут, что уши вянут!

Ночью небо сотрясалось от гудения моторов. Далеко на востоке падали сигнальные ракеты. «Это Дортмунд!» — сказал Хольт. Он был командиром орудия на «Берте». Кругом стреляли зенитки. Вскоре к ним присоединилась и сто седьмая.

Наутро учителя встретили в классе одни голые стены. Хольт, Гомулка и Вольцов помогали доставить на позицию орудие из ремонтной мастерской. «Антону» приварили новый накатник. Военнопленные исправили окоп, Вольцов приказал расчету заняться чисткой боеприпасов. «Я не хочу, чтобы у меня опять заклинилась гильза», — заявил он. Они разделись до пояса и усердно взялись за работу.

— Здесь, у орудия, жизнь еще терпима, — заметил Хольт.

После обеда была объявлена тревога. В сообщениях о воздушной обстановке назывались Людвигсхафен, Маннгейм и Швейнфурт. Другие группы самолетов летели через Альпы, направляясь в южные и юго-восточные районы Германии. После отбоя Хольт, измученный, прилег, но тут Гомулка, просунув голову в дверь, вызвал его наружу. Он был очень взволнован:

— Гляди, что делается!

У дерева группа военнопленных засыпала воронку. Конвоир-эсэсовец прикладом карабина повалил одного пленного на землю и с ожесточением топтал его ногами.

Хольт бросился назад в барак, где Вольцов, Феттер и Рутшер играли в карты.

— Гильберт! — крикнул он. — Там, на улице эсэсовец избивает пленного!

— Ну и что же? — с недоумением протянул Вольцов. — Какое мне дело до русских!

Да! Какое нам дело до русских!

— Но, Гильберт, этого же нельзя допускать!

— Отвяжись от меня со своей ребяческой блажью!

— Когда-то ты поклялся исполнить все, о чем бы я тебя ни попросил!..

Хольт настаивал, а у самого мелькала тревожная мысль: куда я лезу?

Но Вольцову отнюдь не улыбалось ввязываться в сомнительную историю.

— Неужели ты сам не справишься с этим типом?

Хольту было уже абсолютно ясно: это сумасшедшая затея!

— Был бы у меня дядюшка генерал, я бы к тебе не обратился!

Вольцов все еще колебался. Но постепенно им овладела ярость. Он швырнул карты на стол и зло посмотрел на Хольта.

— А мне, собственно, все равно, кому дать в морду! — Но Хольт видел, что Вольцову не хочется выполнить свое обещание.

Феттер распахнул окно. Все выглянули наружу. Избитый пленный все еще лежал на земле. Остальные продолжали работать. Конвоир стоял немного поодаль. Вольцов зашагал к нему прямо по полю и крикнул:

— Эй, ты, нельзя ли вести себя покультурнее!

— Это плохо кончится! — прошептал Гомулка.

Не слышно было, что ответил эсэсовец, но тут Вольцов за-к-ричал:

— Кто я такой? Я старший курсант Вольцов. Этого тебе достаточно?

Эсэсовец опять что-то сказал, потом отступил на шаг и поднял карабин.

— Избивай Иванов у себя в лагере! — продолжал ругаться Вольцов. — Но не смей этого делать здесь, на батарее!.. Ты! — крикнул он и, подскочив к конвоиру, схватил его за грудь. — Ты на кого поднял оружие? С ума сошел, что ли? Не хватает еще, чтобы немец стрелял в немца! — Он сильно тряхнул конвоира, а потом повернулся и зашагал прочь.

Молча вошел он в общую спальню, сел за стол и снова взял в руки карты.

— Здорово он струхнул! — сказал Феттер.

— Молчать! — крикнул Вольцов. И обратившись к Хольту: — Это первый и последний раз, что я позволил втравить себя в подобную историю. Ты с твоими бредовыми идеями! Нельзя быть таким слюнтяем!

— Ах, ты вот как! — взъелся Хольт. — Хочешь сказать что нашей дружбе конец? Так скажи это прямо! Уж не думаешь ли ты, что я тебя боюсь?

Вольцов удивленно посмотрел на Хольта:

— Ты что, спятил? Я, кажется, тебя не трогаю!

— В еди-ди-ди-динении наша с-сила, — примирительно сказал Рутшер.

— Опять ты заикаешься, чучело! — сказал Вольцов. — Тебе надо снова вырезать миндалины!

Все рассмеялись, и это разрядило атмосферу.

Ночь у орудия тянулась бесконечно. Кутшера был в кратковременном отпуску, и батареей командовал Готтескнехт. Во время занятий юноши клевали носом, сидя на своих скамьях. Учитель монотонно читал им что-то по книге.

Посреди урока дежурный унтер-офицер вызвал Вольцова на командирский пункт, все еще служивший канцелярией. У Хольта сонливость как рукой сняло, он обменялся взглядом с Гомулкой. Десять минут спустя дверь снова приоткрылась, и Готтескнехт кивком позвал Хольта.

Никогда еще Хольт не видел вахмистра таким удрученным и осунувшимся. Ему вспомнился их первый вечер здесь. Тогда у Готтескнехта тоже было такое изможденное, постаревшее лицо. Но сегодня он казался особенно подавленным.

— Хольт, вы знаете дядю Вольцова, генерала? Надо сейчас же что-то предпринять. Вольцова только что арестовало гес-стапо.

Хольта как громом поразило это известие. Его охватил безрассудный страх.

— Я ничего не мог сделать, — донесся до него голос Готтескнехта. — Вы даже неподсудны военному суду — так нелепо все устроене. С точки зрения военного права вы штатские. Зато это делает возможным какое-то вмешательство сверху.

В убежище БКП у телефона дежурил старший ефрейтор. Готтескнехт услал его, затребовал в подгруппе служебный провод и заказал срочный разговор с Берлином. Потом он снова вызвал подгруппу.

— Пожалуйста, барышня, я заказал срочный разговор с Берлином, соедините поскорее со сто седьмой!