Николай Тычков - Маленькие пленники Бухенвальда

— Это буква А. Повторяйте за мной.

— А-а-а, — протянули негромко дети.

Потом на доске появилось еще несколько букв. Ребята не только повторяли их названия вслед за учителем, но и записывали в тетрадках. Чем не настоящая школа?

Занятия шли успешно.

Написав в тетрадке очередную букву, Илюша горделиво оглянулся в сторону Петьки. Но того почему-то на месте не оказалось.

Куда он вдруг пропал?

На сторожевых вышках, окружающих Бухенвальд, как всегда, день и ночь стояли часовые — эсэсовцы, вооруженные автоматами. Спокойно пил коньяк в своем кабинете начальник лагеря. Если бы знали они, что в восьмом блоке русские дети изучают грамоту!

Не узнают! У входа в барак дежурят надежные ребята.

Сейчас стоял на часах Петька Блоха. Вернее, он не стоял, а потихоньку похаживал, беря в руки то метлу, то скребок. Возле барака уже ни одной соринки не осталось, а он все наводил чистоту и зорким глазом поглядывал вокруг, не грозит ли опасность. Особенно внимательно Блоха следил за главными воротами лагеря.

Вот в лагерь через железную арку прошел эсэсовец. Петька провожает его взглядом и старается угадать, куда пойдет немец. «Наверное, в ревир [9] Ревир — в данном случае больница. или в свинарник».

«Свиньями любоваться!..»

Вот через ворота прошел еще один. Этот быстрыми шагами направился к кухне. «Жрать захотел».

Эсэсовцы могли появиться отовсюду. Вывернется какой-нибудь из-за угла барака — и тут нужно не прозевать. Помедлишь немного, растяпишь рот — ну и беда случится, не успеют в бараке вовремя спрятать классную доску и все остальные ученические принадлежности.

Воскресенье…

В этот день все команды лагеря работали до двенадцати часов.

Колонны заключенных возвращались в бараки. Медленно брели уставшие люди. В хвосте каждой колонны покачивалось несколько носилок с мертвыми. Так ежедневно. Люди падали замертво от непосильной работы. Многих по малейшему поводу пристреливала охрана.

Тянулись и тянулись колонны через главные ворота лагеря, возле которых стояла кучка музыкантов-невольников. Они играли визгливый немецкий марш. Эта неуместная музыка была дополнением к издевательствам.

На воротах, через которые завтрашние мертвецы несли сегодняшних, надпись: «Каждому — свое». А выше ее: «Прав ты или не прав — для Германии это ничего не значит».

На аппель-плаце колонны нарушаются. Мертвых несут к крематорию и складывают штабелями. Живые идут в бараки, чтобы после краткой передышки вновь вернуться на площадь для проверки.

Но вот и поверка окончена.

— Получить питание! — разносятся по всему лагерю крики лагершутцев.

Петька и Владек прибежали в свой барак.

Шепотом сообщили Якову Семеновичу:

— Сейчас мы видели одного чеха, его зовут Квет. Он нам обещает дать картошки. Приходите, говорит, к нам в блок…

— Дядя Яша, разрешите?

— Сбегайте. Квет — человек хороший. Только не попадитесь по пути эсэсовцу, глядите в оба!..

— Будьте спокойны, дядя Яша. Мы не маленькие, знаем, как такие дела делать, — заверил Петька.

Квет уже ждал ребят у входа в барак.

— Вот, берите, — сказал он, протягивая ребятам бачок с картошкой.

Петька удивился.

— Да он полный!

Чех улыбнулся. — У нас сегодня день получения посылок… Отнесете его — приходите за хлебом. Ну, марш, марш…

Ребята побежали, не чуя под собой ног от радости.

Это же праздник!

Некоторые ребята съели не всю картошку, часть спрятали «на потом». Петькин сосед слева долго сортировал ее, перекладывая с места на место, радуясь неожиданному богатству. Каждую картофелину он тщательно осмотрел и обнюхал. Одна оказалась гнилой, она была тут же съедена. После некоторых колебаний съел и еще одну. Очень хотелось съесть все, но он преодолел соблазн и картофелины получше спрятал в сумочку, сшитую из тряпок.

Отбросов не было. Кожура или так тщательно обсасывалась, что на ней не оставалось ни одного белого пятнышка, или съедалась.

— Вот бы каждый день так, — мечтали мальчишки.

— Что, Илья, повеселее стало? — спросил Петька.

Илюша ответил улыбкой, вскочил на скамейку и объявил:

— Ребята, сейчас силами самодеятельности нашего блока будет дан концерт. — Он немного замялся, встретившись с удивленными взглядами друзей. — Ну, концерт не концерт… В общем, сейчас сами увидите.

— Наклевался воробушек картошки, почирикать захотелось, — засмеялся кто-то.

— Эй, кто там такой умный? — вступился Блоха. — Давай, давай, Илья!

Петьку очень заинтересовало, что это за концерт придумал друг, всегда такой тихоня. Наверное, еще кто-нибудь ему помогал. Ай да Воробышек!

Около каморки штубендинста ребята сдвинули вместе два стола, которые должны служить сценой. Из спальни, превращенной в уборную для артистов, на сцену вышел дядя Яша, взявший на себя роль конферансье. Он объявил:

— Уважаемая публика! Сейчас перед вами выступит Илюша Воробей, он споет несколько советских песен.

Потом дядя Яша подмигнул Володе Холопцеву, что означало: «Проверь получше посты».

Воробышек поднялся на сцену, смущенный, раскрасневшийся, а вслед за ним — Митя Бужу, который нес невесть откуда взявшуюся, изрядно потрепанную гитару. Митя сел на табуретку, положил инструмент на колени и взял первый аккорд; Гитара забренчала. В зрительном зале зашикали, призывая друг друга к вниманию.

Запел Илюша чистым и немного дрожащим от волнения голосом. Гитара вторила ему, зал притих. Дети ясно представляли себе идущие победным маршем войска с множеством красных знамен и лихими командирами впереди. От них бегут во все стороны враги. Вот освободители уже совсем близко.

Распахиваются бухенвальдские железные ворота. Наши, ура-а-а!

А песня вела дальше.

«Вот так молодец!» — восторгался Петька. И чуть не прыгнул на сцену, чтобы обнять приятеля.

Раздались такие дружные аплодисменты, что дядя Яша умерил этот пыл, напомнив детям: ведь они не в каком-нибудь театре, а в лагере смерти.

Потом запел Митя.

До чего же брала за сердце эта песня! В ней и тоска по Родине, и заветное желание поскорее вырваться на свободу.

У Мити от усердия даже пот выступил на лице. Гитара звучала грустно. Петька тяжело вздохнул.

— Чего мешаешь! — шикнул на него сосед.