Николай Тычков - Маленькие пленники Бухенвальда

— Протереть окна тюрьмы! — приказал капо. — Быстро! Встаньте на тачку, дураки! Быстро!

Жан подкатил тачку к окну, Владек забрался на нее и стал протирать окно тряпкой. Делая это, он заглянул в камеру, но Петьки не увидел. Тогда мальчик подольше всмотрелся в полутьму, и заметил, что в камере кто-то зашевелился. Конечно, Петька. Так оно и есть. Вот он приближается к окошку. Увидев Владека, Блоха так весь и встрепенулся от радости.

— Петь, Петь, — зашептал Владек в щелку, — как дела?

Петька поднял большой палец правой руки — все, дескать, нормально. Владек просунул записку в отверстие и спрыгнул на землю.

Чтобы не вызвать подозрения, ребята протерли таким же порядком все окна тюрьмы и удалились.

А Петька, схватив записку, торопливыми пальцами развернул ее и прочел:

«Петя! Держись крепко, мы о тебе не забываем. Жди скорого освобождения. Твои друзья».

А как они освободят? Отсюда еще никто не выходил. Не мог вырваться даже Акпер, такой смелый, сильный человек. Ну раз друзья обещают, значит, что-то придумают.

Он сжевал записку и проглотил. Сохранил бы он ее как доказательство верности друзей, да нельзя: могут найти тюремщики.

Фашисты не торопились уничтожить Петьку. Мальчишка мог пролить кое-какой свет на деятельность подпольной организации, которая, как чувствовали гитлеровцы, в Бухенвальде существует. Они понимали, что маленький русский гефтлинг не для мундштуков носил из тира патроны. Тут кроется серьезное дело.

Петьку вызывали на допрос каждый день, иногда не один раз. Поднимали его с койки очень часто глубокой ночью. Беспощадно истязали. Подвешивали за ноги вниз головой. Сжимали голову в специальных тисках.

Однажды Петьке совсем не принесли еды. На другой день, утром, бросили две соленых — пресоленых селедки. Мальчишка долго крепился, смотрел на валявшуюся рыбу. Потом все же не стерпел, взял одну, моментально съел, даже не вычистив, потом съел и другую. От голода он сначала не почувствовал, что селедка сильно соленая. Через некоторое время ему захотелось пить. Внутри все жгло. И больше он уже ни о чем не мог думать, только о воде. Хотя бы один глоточек!

В дверях появился тюремщик. Снова на допрос. Блоху ввели в знакомую комнату к следователю. Тот провел рукой по желтоватым волосам, потом потянулся к графину с водой. Графин был большой, светлый, а вода, по — видимому, очень холодная, потому что на стекле выступили капельки.

Петька старался не смотреть на воду, он отвел глаза в сторону, но вот жидкость забулькала, полилась в стакан, тут было трудно стерпеть, чтобы не взглянуть.

Следователь ополоснул стакан и вылил воду прямо под ноги Петьке.

«Льет, сволочь! — поморщился Блоха. — Хоть бы полстакана разрешил выпить…»

Опять забулькала вода. Следователь лил ее не торопясь, как дорогое вино. Поглядывая на Петьку, фашист стал потихоньку тянуть из стакана, смакуя каждый глоток, соблазнительно причмокивая.

«Нет, — подумал Петька с тоской, — он мне не даст ни капельки. А если и даст, то только после того как заставит за это отвечать на его вопросы».

Блоха не мог больше терпеть пытки. Он бросился к столу, сошвырнул графин на пол. Послышался звон стекла, по полу разлилась целая лужа.

Тотчас же кулак следователя обрушился на Петьку — Блоха ничего больше не помнил. Его уволокли в камеру без чувств.

В тир вместо Петьки был определен Митя Бужу. Он быстро освоился здесь и выполнял свои обязанности аккуратно. Ганс рассчитывал, что второй мальчишка будет всегда послушен, зная, какая участь постигла Петьку.

Казалось, ничего не изменилось в тире. Как и при Петьке Ганс пристреливал оружие. Приходили пьяные офицеры. Но в воздухе назревали перемены. Пока что именно в воздухе, потому что неумолимо приближалось возмездие и первый удар могли сделать лишь самолеты.

Однажды в середине дня Митя услыхал мощный гул. Винтовка, которую нужно было поставить в пирамиду, задержалась в его руках. Ганс хотел было лечь на мат, но выпрямился и внимательно прислушался.

— Флюгцейге, — пробормотал он, качая головой.

— А разве это плохо? — спросил Митя, не надеясь, что немец поймет. — Пусть летают.

— Пльохо? — спросил Ганс. — Что это такой?

— Флюгцейге, — показал Митя рукой вверх.

— Я, я! — одобряюще закивал Ганс. — Дас ист зер шлехт, ошень пльохо.

В последнее время Ганс все чаще бравировал русскими словами, как будто взялся всерьез изучить русский язык. Иногда он ни с того ни с сего заискивающе улыбался Мите.

Перемены действительно наступали.

Восточный и западный фронты все сближались. Все больше падало бомб на Германию. Фашисты понимали, что время падения третьего рейха не за горами. Понимал это и такой фанатик, как Ганс.

Над тиром все небо гудело.

И вот тир как будто разорвался пополам. Митя стремглав выбежал наружу. Горячая взрывная волна чуть не сбила его с ног. Вокруг все рвалось, рушилось, трещало, выло. Казалось, земля и небо смешались. Громадные черные фонтаны поднимались высоко вверх. Самолеты бомбили окрестности лагеря и эсэсовский городок. Рушились лагерные постройки. Обломки кирпича падали на землю смертоносным дождем.

Митя встал под старый развесистый бук. Бомбежка продолжалась с неослабевающей силой. «Может, она долго не закончится?» — подумал Митя. И его вдруг осенила смелая мысль. Он кинулся назад в тир. Где Ганс? Митя поискал его и издали заметил в углу. Старый вояка, спасаясь от смерти, завалил себя спинкой дивана. В панике он даже забыл закрыть шкаф.

Набрав в карманы винтовочных и пистолетных патронов, Митя затем побежал к ящику, где лежали пистолеты, поступившие вчера на пристрелку с завода. Мальчик спрятал под пиджачок два пистолета и опять выбежал из тира. Вот он уже во весь дух мчится к главным воротам. Сзади, после короткой паузы, вновь пронзительно завыло и забухало. Мощный взрыв ударил совсем рядом. Митя кинулся на землю, а потом вскочил и продолжал бег.

Из леса к воротам лагеря, тяжело дыша, выбиваясь из последних сил, бежали заключенные, в опасной зоне никто не хотел оставаться.

Мальчик смешался с толпой бегущих. В воротах, настежь распахнутых, не было дежурного эсэсовца, но из псарни доносился бешеный собачий лай, крики эсэсовцев. Они отправлялись на дополнительное оцепление лагеря.

«Эх, если бы бомбили ночью! — пожалел мальчик. — Тогда кое-кому удалось бы вырваться на свободу».

Он прибежал в восьмой блок, незаметно шмыгнул в спальню, сложил патроны и оружие под матрац. Огляделся: близко никого нет. Все малыши сейчас во дворе. Надо разыскать дядю Яшу.