Георгий Артозеев - Партизанская быль

Начальник разведки Новиков принял мой рапорт, по назначенный мною для встречи день отклонил: документы, заказанные Марусе, нужны были срочно. В ту же ночь мы отправились обратно. В случае, если почтовый ящик под пнем окажется пуст, я должен был найти способ вызвать Марусю.

На рассвете у пня дикой груши, конечно, никого не было, и я был уверен, что и под пнем ничего нет. Но молодец Маруся, честное слово! Нас уже дожидался пакет, а в нем — все нужные документы. Кроме них, была еще и записка:

«В городе тревога. У немцев паника. У солдат под одеялами и в тумбочках обнаружены партизанские листовки. Одна оказалась у коменданта в кармане шинели. Проводят массовую проверку граждан. Разогнали базар. Выход из города воспрещен — еле пробралась: спасибо знакомому полицаю. Для борьбы с партизанами коменданту обещана поддержка Гомеля: два полка. Из сел на подкрепление будут сгонять полицаев. Между Гомелем и Унечей поставлено на дежурство два бронепоезда. Карательные части пойдут по двум направлениям: на вас и в Брянские леса. Больше ничего пока узнать не удалось. При первой возможности донесение дополню, но вам лучше сюда не приходить и вообще уйти временно подальше. Когда вернетесь — ищите мою почту тут же. Мы будем работать и ждать вас. Передайте пламенный комсомольский привет партизанам и обкому партии.

Комсомолка».

Мы положили в пенек новую пачку листовок и номер газеты «Комсомольская правда» с первомайским приказом Наркома Обороны товарища Сталина.

Наше командование, предупрежденное о планах карателей, приняло свои меры. Мы ушли из этого леса. А когда, спустя некоторое время, вернулись — наша разведка снова связалась с Марусей. Ее подпольная группа еще не раз исполняла наши поручения точно и в срок.

На встречи с девушками ходили другие партизаны — мне больше не довелось повидать славных комсомолок. Но когда вспоминаю о них, мне почему-то кажется, что мы встречались не один раз, и всегда они были веселы, смелы и готовы рисковать своей молодой жизнью за наше общее дело.

Однажды после боя у нас в лагере появилось новое, необычное лицо. Интересно, наверно, было поглядеть со стороны на этого человека, когда он сидел среди нашего брата у костра. Смуглый, черноволосый, с тонким носом с горбинкой — сразу видно, что не русский и не украинец.

Попал он к нам в отряд не совсем обычным путем.

При разгроме полицейского гарнизона в Гуте Студенецкой в числе прочих документов нами было захвачено распоряжение немецкого майора. В нем говорилось, что полицейские части должны перейти в подчинение командира мадьярского батальона Кемери, штаб которого прибудет в село Ивановку.

Проверили. Действительно — там только что расположились сотни две мадьяр, да и полицаев не меньше, будя по всему, все это на наши головы. Командование решило карателей не дожидаться.

На рассвете три наши роты окружили Ивановку и застали противника врасплох. Мы так стремительно опрокинули посты и влетели на деревенскую улицу, что мадьяры не успели даже одеться.

Какой-то усатый офицер выскочил из хаты босой, в одних кальсонах и побежал по селу Слобода. Многие, в чем были, попрятались по сараям, чердакам и погребам. — Другие пытались скрыться под женской одеждой — напяливали на себя платки и шубейки колхозниц.

Несмотря на растерянность, охватившую карателей в первые минуты, они все же опомнились и кинулись обороняться. Бой получился серьезный: у противника немало станковых и ручных пулеметов, автоматы почти у каждого солдата. Мы начали нести потери.

Но произошла неожиданность: мадьярский пулеметчик, поставленный на оборону штаба, встретил бежавших к нему по тревоге на помощь солдат огнем. Сцену эту наблюдали только те наши бойцы, которые вели бой в непосредственной близости к штабной хате. Поэтому, когда все уже было кончено и победа осталась за нами, с мадьярским пулеметчиком, повернувшим оружие против фашистов, наши партизаны обошлись довольно сурово. Его сочли уцелевшим по недоразумению и как бы это сказать? Ну, словом, сунули ему сгоряча пару тумаков.

Пулеметчик сразу завоевал симпатии тем, что нисколько не обиделся на это. Он так и сказал, что считает подобный прием неизбежным делом. Свидетели происшествия у штабной хаты доложили командиру о поступке мадьяра; была дана команда «знакомство» отставить, и мадьяр покинул Ивановку в наших рядах.

Первый день после боя было не до него. Мы потеряли в этой операции одиннадцать человек и среди них всеми любимого и уважаемого командира первой роты — Сидора Романовича Громенко.

Многочасовой бой, похороны товарищей — все это заставило нас разойтись по землянкам без всякого интереса к судьбе мадьяра. У нас было кому им заняться в штабе.

По вот прошло несколько дней, и мы стали знакомиться с перебежчиком по-настоящему.

Это был очень общительный, даже восторженный человек лет сорока пяти. Он охотно поверял каждому партизану историю того, как решил перейти на нашу сторону, как трудно было заставить себя стрелять по своим, но, что делать, это необходимо, — он давно понял, на чьей стороне правда. При этом мадьярский пулеметчик с такой страстью доказывал нашу правоту, а тем самым и свою, что невольно становилось смешно: получалось, что он агитирует нас за партизан!

Миша, как его вскоре стали все называть, знал немного русский язык. Нещадно коверкая слова, дополняя их жестами, он рассказывал, как его народ ненавидит Хорти, как мадьяр силой заставляют воевать за Гитлера и как плохо живется трудовому народу на его родине. Сам Миша был, уж не помню точно кто по профессии, кажется, булочник.

Выяснилась интересная подробность Мишиной жизни: оказалось, что он уже бывал в нашей стране. В прошлую войну Миша вместе с чехословаками перешел к русским; потом с чехословацкими частями принимал участие в гражданской войне, но перешел на сторону красных. Он служил в одной части со знаменитым чешским писателем Ярославом Гашеком, автором книги о похождениях бравого солдата Швейка. То и дело Миша говорил, что он сам — наполовину чех, славянин, наш брат по крови. Вообще он любил пышно выражаться, что было для наших ушей непривычно. Он много рассуждал о славянской доблести, верности, о том, что будет драться вместе с нами плечом к плечу, до последнего дыхания.

Среди партизан не было принято употреблять такие сильные выражения, щеголеватые фразы, и мы не умели их принимать всерьез.

Тем не менее слушали с большим интересом Мишины рассказы о жизни в европейских странах: он бывал в Чехословакии, Болгарии, Румынии, Франции. Он в свою очередь жадно расспрашивал бойцов о нашем довоенном житье.

За разговорами у костра настоящим партизаном не станешь. Слушать-то мы Мишу слушали, но признали только тогда, когда проверили в деле. Оказался молодцом. Стойко держался в бою. Только не очень соблюдал законы воинской дисциплины. Но это рядовые партизаны ему прощали. И еще всем пришлось по вкусу, что он прекрасно владел оружием иностранных марок, которого наши бойцы терпеть не могли.