Исай Лемберик - Капитан Старчак (Год жизни парашютиста-разведчика)

Отряд вернулся из вражеского тыла без командира, отряд, где роты стали взводами, а взводы — отделениями. Было четыреста шестнадцать парашютистов, осталось восемьдесят семь.

Я попросил генерала, с которым беседовал о юхновском десанте, сказать, какую роль сыграли парашютисты Старчака в разгроме укрепленного района.

Воздушный десант под командованием Старчака затруднял врагу маневрирование резервами, а временами вовсе исключал это маневрирование. Парашютисты нарушили нормальную работу вражеского тыла, облегчили наступательные действия войск, ускорили окружение кондрово-юхновско-мятлевской группировки противника. Все это позволило нашим войскам быстрее продвинуться вперед и легче сбить противостоящие им вражеские части.

Лучшим концом этой главы, как, впрочем, и всей повести, было бы возвращение отряда в Юхнов.

Но в повести о действительно случившихся событиях нет места вымыслу, пусть даже самому прекрасному. Поэтому приходится оставить все так, как было на самом деле.

В этих записях будет сказано и о весне. О весне, какой она виделась Старчаку из окна Главного военного госпиталя в Москве.

Накануне двадцать четвертой годовщины Советской Армии, в сорок втором году, Центральное радио подготовило передачу в честь славной даты. У микрофона выступали рабочие, колхозники, ученые…

Но вот диктор объявил: «Несколько слов скажет бесстрашный командир парашютистов майор Иван Георгиевич Старчак».

Пленка с записью этой речи не нашлась, не оказалось ее и в Центральном архиве, где хранятся множество кинолент, фотоснимков, записей радиопередач. К слову сказать, там был обнаружен киножурнал, снятый в отряде Старчака в сентябре сорок первого года. А вот пленка с записью речи в Центральном архиве так и не нашлась.

Но не в этом дело. Важно, что через месяц с небольшим после того, как его привезли из-под Юхнова, Старчак был уже в состоянии сказать несколько слов перед микрофоном. Мастерство врачей и воля к жизни, присущая Старчаку, сделали то, что называют чудом.

Не берусь описывать госпитальную жизнь. Расскажу лишь о нескольких событиях, о которых узнал от Старчака и его жены, Наталии Петровны, от Бедрина и других парашютистов.

Что было до шестнадцатого февраля, Старчак не помнит: то и дело впадал он в забытье. А вот шестнадцатое февраля…

— Не знаю, откуда разузнали в госпитале, что у меня день рождения, вспоминает Старчак. — Подарков разных понанесли, бутылку кагора на тумбочку поставили, апельсины где-то раздобыли… А мне, сказать по совести, не до подарков…

Хирурги сказали Старчаку, что у него гангрена и надо отрезать ноги — иначе смерть.

Он отказался:

— А прыгать как я буду?

Врачи послали телеграмму Наталии Петровне, чтобы срочно приезжала. Она не знала, что Старчак в госпитале: он не хотел ее тревожить, думал, обойдется, и тогда-то можно будет рассказать все.

Наталия Петровна прилетела на самолете — помогли товарищи из Штаба Военно-воздушных сил.

Невесёлым было свидание Старчака с женой. Но она удержалась и не заплакала при нем.

Хирурги рассказали Наталии Петровне все, и она помогла уложить Старчака на операционный стол.

Он не боялся боли. Если бы сказали, что будут делать операцию без наркоза и при этом ноги останутся в целости он бы без колебаний согласился. Если бы…

Старчаку ампутировали обмороженные пальцы и пяточные кости на обеих ногах.

Как раз за день до операции записали на радио его выступление. И, наверно, тот, кто слышал передачу, не думал, что завтра Старчаку предстоит лечь под нож хирурга.

Не думали этого и молоденькие девушки из Баку и Кинешмы, приславшие Старчаку трогательные письма.

Одна из девушек писала:

«Дорогой Ваня! (Вы разрешите мне так называть Вас?), Мне очень понравилось Ваше выступление, и моим подругам тоже. Желаю Вам быстрее поправиться…»

Наталия Петровна улыбается:

— Видите, до сих пор письмо от девчат бережет, Это неспроста…

Да, много писем того времени сохранилось у Старчака. Скорей всего, об этом позаботилась сама Наталия Петровна.

Вот весточка с берегов Тихого океана. Мать Старчака пишет, что слышала по радио его речь. «Далеко до тебя, Ваня, а то бы приехала — очень уж видеть тебя хочу», — говорится в письме.

Товарищи часто навещали Ивана Георгиевича, не помогали никакие уговоры санитарок и врачей, просивших не беспокоить больного.

Одним из первых пришел летчик Константин Ильинский.

— У меня для тебя подарочек есть, — сказал он.

— Показывай, — улыбнулся Старчак. — Небось моя зажигалка?

— Черт возьми, позабыл…

— А что?

— Сумку штурманскую получил. А для чего мне новая? Так что бери… Э, да ты седеть начинаешь! Хорошо еще, что блондин, не так заметно. Виски совсем побелели.

— Это, Костя, снег лег подмосковный, декабрьский да январский.

Снега первой военной зимы… Вы окутали безыменные могильные холмики многих парашютистов. А потом, перед самой весной, покрыли сбитый вражеским снарядом самолет Константина Ильинского, тот самый самолет, на котором так часто, летал Старчак. И как-то не верилось скорбной; вести, что нет уже этого спокойного, доброго Константина Ильинского, друга и однополчанина Николая Гастелло.

На войне больше разлук, чем встреч…

Часто бывали у Ивана Георгиевича Иван Бедрин и Борис Петров. Как только им давали увольнительную, они ехали на электропоезде из пригорода в Москву, добирались на медлительном трамвае в Лефортово, где расположен госпиталь.

Бедрин и Петров рассказывали командиру новости, говорили о том, что недавно десантники побывали в Кремле и получили из рук Михаила Ивановича Калинина ордена. Потом сфотографировались вместе с, Калининым.

Этот снимок есть у Старчака, и он, рассказывая о ком-либо из своих сподвижников, говорит:

— Вот он, рядом с Калининым. Безумной отваги человек…

В день рождения Старчака пробился через заслон санитарок к своему командиру старшина Бедрин. Он принес губную гармонику, поблескивающую никелем и лаком, звонкую, на двенадцать ладов.

— «Париж», — прочитал фабричное клеймо Старчак и спросил: — Ты что, во Франции побывал?

— Да нет, — засмеялся Бедрин. — Там немецкий офицер побывал, а от него она ко мне по наследству перешла… Без завещания.

Еще один подарок. Его принес генерал, занимавшийся десантными операциями.

Откинув полу халата, он показал Старчаку пистолет.

— Узнаешь?

— Вроде мой. Можно взглянуть?

Генерал вытащил пистолет из кобуры, и сверкнула серебром пластинка, привинченная к рукоятке.

На пластинке выгравировано «От имени Президиума Верховного Совета СССР за образцовое выполнение боевых заданий награжден личным оружием — пистолетом…» Ну, раз пистолет есть, можно опять воевать, — сказал Старчак.