В. Подзимек - На всю жизнь (повести)

— А что, если все перевернуть? — предложил Ванечек.

Мне было непонятно, что конкретно следовало бы перевернуть.

— Она не хочет возвращаться к родителям, но родители могли бы приехать к ней и остаться здесь, пока ты не закончишь учебу.

Я подумал, что это не совсем глупая идея.

— Но согласятся ли они? — засомневался я.

— Это уж твое дело, — ответил он.

— Но все мы не разместимся, — скептически заметил я.

— А это — мое дело.

— Для игры в загадки у нас слишком мало времени.

— Намечается обмен квартирами. Большую на меньшую. Я бы мог узнать подробности.

— Ты меня доведешь до слез, — с иронией оказал я.

— Ты меня тоже чуть не довел до слез, — ответил он без иронии.

Уже в дверях я решил, что скажу ему и про его жену.

— Что-нибудь еще? — поинтересовался Ванечек, чувствуя, что я не все сказал.

— Передай, пожалуйста, своей жене, чтобы она для Лиды ничего не прятала под прилавок.

— Это Лида об этом просит? — поинтересовался Ванечек.

— Она об этом даже не догадывается.

— Тогда зачем ты мне морочишь голову? Могу тебя заверить, что от меня жена никаких указаний не получала, — заверил Ванечек.

— Но ты ей это передашь, хорошо?

— Можешь не сомневаться, — пообещал он.

Вечером я подробно объяснил Лиде идею Ванечека о помощи родителей на весь период моей учебы. Эта идея заинтересовала ее, а обмен квартирами даже обрадовал.

Мы решили съездить к родителям в ближайшую субботу.

Как справедливо и предполагал Ванечек, эту идею я выдал Лиде еще тепленькой, а рано утром он уже поинтересовался, как она воспринята.

Я рассказал ему о своем разговоре с Лидой и нашем решении съездить в субботу в Прагу.

Не принимая никаких возражений, он заявил, что сам отвезет нас туда. Тем более что сам он уже давно собирался в Прагу.

По долгу приличия я посчитал необходимым отказаться, ведь в Прагу мы могли поехать и на поезде.

— Если вы не поедете со мной, то я буду думать, что ты испугался… — заявил Ванечек.

Я не мог сообразить, что он имеет в виду.

— Чтобы не разбил вас, — закончил он совершенно серьезно.

Аргумент сыграл свою роль. А когда еще и Индра заявил, что в субботу и воскресенье он и Броусил не покинут гарнизона, то возникли все условия для того, чтобы мы могли уехать.

То, что мы живем на удалении сотен километров друг от друга, Лидины родители переживали значительно болезненнее, чем мои.

В общем, это было вполне естественно. Так же, как и Лида, ее сестра сразу же после свадьбы уехала на другой конец республики, и Лидины родители остались совершенно одни. Лидина мать еженедельно писала нам письма, в которых кратко сообщала, что у них нового. Большую часть этих сообщений составляли повторяющиеся жалобы на мужа, который недавно ушел на пенсию, но никак не может с этим смириться. И хотя он, токарь по профессии, имел возможность работать и дальше, врачи об этом даже и слышать не хотели. Вторую, обширную часть писем составляли вопросы, как живут дети. Чище ли Павлик стал произносить букву «р», с которой у него были проблемы с тех пор, как он начал говорить, и лучше ли стал есть Петрик, не набивает ли он себе рот пищей, так что ему трудно становится глотать…

Что касается ответов на эти письма, то наша совесть не совсем была чиста. Лида бралась за них в полусонном состоянии, когда заканчивались заботы о детях и чаще всего проверка тетрадей ее учеников.

В зависимости от того, как ей удавалось пересилить себя, ответы ее становились или более пространными или совсем телеграфными и часто вызывали дополнительные вопросы. Иногда и я добавлял несколько строк, адресованных тестю, стараясь убедить его, что уход на пенсию — это вовсе не трагедия. Некоторые люди начинают подумывать о пенсии уже в тридцать лет, а у него главной задачей сейчас долита стать забота о своем здоровье. Эти отроки назиданий я не включал в письма, потому что от них веяло утешениями, а тесть это так и воспринимал.

Мои родители, точнее — моя мать, писали значительно реже. Они не остались в одиночестве. Вместе с ними жил мой женатый брат, отец четырехлетней Павлинки и шестилетнего Криштофа. Отец еще не вышел на пенсию и успешно продолжал трудиться. Несмотря на то, что пенсионный возраст неуклонно приближался, он не хотел даже и думать об этом. Очень часто мне приходилось читать или видеть на экране телевизора, что человек, которому до пенсии оставалось всего несколько лет, пытается провести их в тишине и покое, избегать проблем и не касаться ничего нового. У моего отца все было наоборот. Мой брат Павел был на три года старше меня и, сколько я помню, отличался независимостью, я же всегда находился в его тени. Так было даже сейчас, когда мы оба уже обзавелись семьями. Врат был инженером-строителем, человеком с большой перспективой на будущее.

С момента нашего отъезда мы ни разу не были в гостях у родителей. Лидины родители после нашего переезда приезжали к нам посмотреть, как мы устроились, но не задержались надолго. Ее отца неодолимо тянуло домой, а точнее — в кабинет врача, где он добивался разрешения стать работающим пенсионером. Он понимал, что этого согласия не получит, но мириться с этим не хотел.

В субботу, когда мы позвонили в дверь дома Лидиных родителей, мне пришло в голову, что нам следовало хотя бы как-то подготовиться к этому важному разговору, заранее обдумать, как к нему подойти.

Но Лида начала мастерски, хотя и сама, видимо, этого не осознавала. После приветственных объятий и сетований, что детям уже стали малы ботинки, что уследить за ними невозможно, что дедушку все больше и больше мучает астма, а бабушка просто расцветает, Лида вдруг заявила:

— Люди, ну как вы только можете тут жить? Здесь же нечем дышать, я бы здесь, наверное, задохнулась!

Я добавил, что у нас воздух — как кристалл, что его было бы очень хорошо для лечения дедушкиной астмы, а затем красочно, чуть-чуть, правда, преувеличивая, рассказал, сколько у нас этим летом было грибов. При этом я изучающе взглянул на деда и заметил, как заискрились его глаза.

Оставалось только добавить, что особая прелесть бывает зимой, когда все становится белым, а искрящийся снег скрипит под ногами. Правда, за эту словесную тираду мне стало немного совестно, но я постарался сам себя оправдать не особо интеллектуальным выражением, что цель оправдывает средства.

— После такой прогулки появляется хороший аппетит, — отметил дед, и мне стало ясно, что он уже на лопатках. Насчет бабушки я не особенно беспокоился. Внуки — вот самый важный аргумент.

Мы провели у Лидиных родителей прекрасный день. Ребята вели себя неплохо, и дедушка на время забыл о своем уделе садовника и домоседа. Вечером, уложив детей спать, мы уселись за столом так, как обычно это делали год назад, когда было необходимо решить различные семейные проблемы. Лиде пришлось подробно рассказать о радостях и заботах начинающей учительницы, потом очередь дошла и до меня.