В. Подзимек - На всю жизнь (повести)

Потом Шарка зябко завернулась в махровую простыню. И только после того, как оделась и привела себя в порядок, она приготовила завтрак и разбудила Гинека. Нежно, легонько. Он проснулся не сразу.

— Сегодня ты выглядишь — прямо блеск! — одобрительно изрек он за завтраком.

— Браво, парень учится замечать, — ехидно сказала она.

Гинек, как обычно в последнее время, очень торопился. В школу Шарка отправилась одна. Она спасалась от дождя под зонтом, и все ей сегодня казалось великолепным. Вышагивала она легко и торжественно. А потом сомнение охватило ее. «Ты что себе вбиваешь в голову? Может, ты вообще не беременна?» — подумала она, погрустнев, но в кабинет директора объяснить, что идет к врачу, Шарка вошла в хорошей настроении.

Бартова всплеснула руками:

— Что-нибудь серьезное? — И, не дожидаясь ответа, затрещала: — Питру вызвали на курсы повышения квалификации, Яндова больна ангиной, всего нас осталось пять с половиной, а теперь ты…

— Мне надо в женскую консультацию, — перебила ее Шарка.

— Уж не хочешь ли ты сказать?.. — Директор сняла и снова нацепила очки.

— Скорее всего, да…

Бартова подошла на шаг к Шарке, осмотрела ее с головы до ног, потом взяла девушку за руку.

— Да что там! Главное, чтобы у тебя все было в порядке, мы тут как-нибудь обойдемся, — сказала она мягко, по-матерински. — Пару месяцев нам еще поможешь, а там увидим. Прости, что я так резко на тебя обрушилась, сама понимаешь: заботы, учить-то детей надо.

— Да ведь я еще ничего конкретно не знаю, — улыбнулась Шарка. Но она была рада, что директор школы восприняла эту новость именно так.

Врач-гинеколог за время осмотра пациентки не произнес ни одного связного предложения, ограничиваясь в основном междометиями «гм», «ага». Когда обследование было закончено и Шарка села, вся в напряженном ожидании, на стул около его рабочего стола, врач наконец произнес:

— Поздравляю вас, мамаша.

Шарку эти слова поразили своей простотой. Потом она уже не воспринимала его многочисленные советы и рекомендации, в ушах звучало только его поздравление.

Шарка не помнила, как вышла из кабинета, как в ее руках оказалась регистрационная карта. Выйдя из приемной, она пошла по длинному коридору к выходу. Шла гордо, охваченная особым, до сих пор неизведанным чувством.

Дождя уже не было. Впрочем, даже если бы шел ливень, она все равно села бы на скамейку в парке у поликлиники. Она должна была вкусить свое счастье. Сколько у него было обликов? Еще вчера она его боялась, ночью страстно его желала, утром в нем сомневалась — а теперь не могла в него поверить. Они с Гинеком ждут ребенка!

Ей захотелось побежать к ближайшей телефонной будке и сообщить Гинеку эту величайшую новость. Такое счастье нужно переживать вдвоем, только вдвоем.

Она снова перевернула на ладони свою регистрационную карту, прочитала, что ей надо показаться этому чудесному доктору через месяц. «В это время Гинек будет уже далеко», — пришло ей в голову, и она испугалась этой мысли. Потом появилась другая мысль, спасительная: «Гинек не уедет, останется дома со мной и своим ребенком. Гинек не оставит нас одних, я в этом уверена».

Гинек очень хотел ребенка. Однажды он ей признался: «В детстве я больше всего завидовал тем ребятам, у кого есть брат или сестра. Отец часто говорил, что муж и жена без детей — как деревья, не знающие, кому отдать свои плоды. Я хочу, чтобы у меня было кому их отдавать».

Гинек не уедет! Но будет ли это хорошо?

Шарка задала себе этот вопрос несколько раз. Ответа на него она не знала. Лишить мальчика грез еще не значит потерять его, но вот отобрать их у мужчины — это наивернейший способ потерять его. Она подумала, может ли настоящий мужчина отказаться от своих сокровенных планов, забыть их, вычеркнуть из памяти, не упрекая себя позже в том, что лишился чего-то большого, неповторимого, что потерял свой шанс.

— Шарка, ты что здесь делаешь?

Она не сразу узнала Элишку Главкову, облаченную в бело-голубую одежду медсестры.

— Я… — только и сумела она произнести. Радость, которую она до сих пор сдерживала в себе, рвалась наружу. Она встала со скамейки, обняла подругу: — Я, Элишка, ужасно счастлива! У меня будет ребенок.

Она восторженно смотрела на Элишку и не понимала, почему по лицу подруги текут крупные слезы.

Зазвонил телефон. Подполковник нервно оторвал взгляд от текста своего выступления на партийном собрании. Оно планировалось на вторую половину дня.

Он готовился целый вечер, теперь оставалось добавить цифры и конкретные примеры. Вопросы эффективности работы он считал важными, но делать доклад отказался.

— Выразите свою точку зрения сами, обязательно скажите, какое у нас действительное положение с эффективностью работы с точки зрения коммунистов. Я могу принять участие в подготовке доклада, но выступать в качестве докладчика не намерен. Свое мнение я выскажу в прениях, — сказал он председателю организации Марешу.

Зуммер настойчиво сигналил.

— Менгарт.

— Сойка… Ярослав, мне надо с тобой безотлагательно поговорить.

Голос замполита звучал необычно настойчиво. Подполковник порылся в бумагах, лежавших перед ним, взглянул на часы и нахмурился.

— Давай через часок, Франтишек, — предложил он.

— Нет, дело срочное.

— Ну ладно, заходи прямо сейчас.

Менгарт был удивлен. Что могло заставить его заместителя так спешить? У Сойки не было привычки пороть горячку, наоборот, командиру дивизиона иногда казалось, что он нарочно затягивает решение вопросов, излишне тщательно исследует их со всех сторон. «Неисправность в аппаратуре можно устранить иногда быстрее, иногда медленнее, но ничто не занимает так много времени, как исправление ошибок в воспитании людей», — напоминал Сойка при каждом удобном случае. Командир соглашался, что майор прав.

Сейчас Сойка выглядел озабоченным. Он перешел сразу к делу:

— Неприятность, командир.

Менгарт нахмурил лоб, будто хотел возразить, однако промолчал. В его профессии бывало немало сюрпризов.

Сойка сунул руку в карман и достал сложенный лист бумаги.

— Читай! Речь идет о капитане Ридле. Я снял копию, оригинал остался в политотделе.

Менгарт с трудом разбирал мелкий изящный почерк Сойки:

— «Уважаемые товарищи!

Я всего лишь обычная женщина и, может быть, не смогу в этом письме точно выразить то, что у меня на сердце, однако прошу постараться меня понять. У меня есть дочь, единственная. Она осталась дома, чтобы помогать нам, родителям, в старости. Она вышла замуж за вашего капитана инженера Ридла. Проворный малый, образованный. Дочь у нас тоже ученая, работает врачом. У нее в Липтовски-Микулаше отличное место, а главное — мы, родители. Мужа она себе выбрала солдата по призванию. Это трудная работа, военный не может делать то, что ему хочется, это я понимаю. Не может, например, собраться и переселиться к своей жене, чего желали бы мы с мужем.