Александр Покровский - Расстрелять! – II

— Потому что цемент возил,— говорю я.

— А где ваша другая, парадная шинель? — спрашивает он.

— В посылке идёт,— говорю я.

— А жена у вас тоже в посылке идёт?

— Не женат, товарищ капитан первого ранга!

— А почему вы небриты?

— Раздражение, товарищ капитан первого ранга!

И тут он берёт меня за верхнюю пуговицу на шинели и, к удивлению моему, её оттягивает, и пуговица моя отделяется, а вслед за ней из меня появляется белый шнур. Оказывается, пуговицы у нас на шинели на шнур насажены. Шнур оборвался где-то там внутри, вот он его и вытянул. Оттянул он мне шнур и отпустил, и повис у меня шнур очень низко и болтается.

— А это что? — спрашивает он.

— А это шнур,— говорю я.

— Накажите его,— поворачивается он к моему командиру,— у него на всё есть ответ.

Чем выше звание начальника, тем больше мусора в помещении и больше запятых, пропущенных в документе.

Как себя вести с начальником?

Как со зверем в зоопарке: не прикасаться к клетке.

Что делать, если начальника с утра злая муха укусила безжалостно?

Нужно сохранять спокойствие. Потому что начальник не вечен. «И этот пройдёт!» — как сказал Соломон.

Вызывает меня старпом, и только я появляюсь в дверях, он орёт:

— Вы-ы! Значит, так! Сход запрещаю! Да-а! И находиться со мной постоянно на связи! Каждые пятнадцать минут мне доклад по телефону, что вы работаете! Вот так вот! Каждые пятнадцать минут! Я вам покажу! Вы у меня запомните! Всё! Молчите! Через пятнадцать минут жду доклада! Марш! Отсюда!

Делаю «марш отсюда» — и на боевой пост. Устраиваюсь в кресле поудобней, на видное место — циферблат и чай завариваю. Пью чай и жду, пока пятнадцать минут пройдёт, чтоб доложить. Подползает стрелка, и я, точный, как граф Монте-Кристо, снимаю трубку и докладываю своему драгоценному старпому, что нахожусь на боевом посту и работаю.

А старпом за эти пятнадцать минут уже успел забыть напрочь, что он мне говорил.

— Что?! — орёт он.— Что вам ещё не ясно?! Что вы там талдычите? Прибыть ко мне, я вам ещё раз всё объясню!!!

Вообще-то лучше не встречаться. Поразительно противоречивые чувства мы вызываем у начальников. Но если уж не повезло, то что лучше всего делать при встрече с начальником прямо среди сугробов бытия? Лучше всего, размахивая руками, без вопросов промчаться мимо, объятый пылью. Но если тебя всё же застопорили, то что лучше всего иметь при себе? Лучше всего иметь при себе готовый ответ, куда это тебя несёт, ещё один готовый вопрос, ответ на этот вопрос и приказание, которое ты сейчас сам себе отдашь устами начальника и тут же умчишься его исполнять.

Перед тем как войти, нужно сделать так, чтоб твоя жизнь быстренько пробежала у тебя перед глазами и чтоб было ясно за что. А лучше спросить по дороге. Кто-то наверняка знает.

Следующий абзац не слишком вяжется с предыдущим, но всё-таки почему-то хочется рассказать о том,

Их рвут необычным путем. Втискиваешь руку необычным путем, с усилием продвигаешься, схватил на ощупь что-нибудь, деранул, вытащил, поднес ко рту, осмотрел; если не гланды — откинул в сторону.

Но вернёмся к начальнику, который говорит по телефону.

По телефону начальники людей пугают. Снимаешь трубку, и слышится утомлённое:

— Александр Владимирович… вы — русский?

Секундная пауза (потому что за таким вступлением обычно следует: «Так какого же ражна-а!!!»), во время которой судорожно вспоминаешь всё, что исполнил и как исполнил, всё вспомнил, что исполнил, ничего не нашёл, истомился до того, что устал, будь что будет, и говоришь вяло:

— Русский…

— Хорошо,— говорит начальник.

Он сейчас на тебя анкету рисует, и ему нужно заполнить графу «национальность».

О командирах и помощниках плохо не говорят. Со смертью начальника вспоминается только хорошее.

— Погиб?!

— Да-а!!!

Минута молчания, потом общий хохот.

Личным составом на флоте называют моряков, матросов срочной службы.

Моряки у нас делятся на нормальных и ненормальных.

Нормальный моряк должен быть постоянно чем-то напуган, должен быть постоянно в чём-то уличен, виноват должен быть и ходить должен с видом недоделанной работы.

Если моряк не напуган, значит, он нагл и ненормален.

— Вы нагл! — говорят ему.— И ненормален!

Для любви. Вызываешь к себе личный состав и спрашиваешь его:

— Ну-у, голубь мой сизокрылый, когда же мы будем любить друг друга? Когда? Когда в наших отношениях наступит взаимность. Не могу же я любить только в одну сторону. Должна же быть хоть какая-то отдача. Я иду к вам навстречу днём и ночью, стирая ноги до отростка, а вы всё удаляетесь и удаляетесь. Когда это прекратится?

У моего старпома вопросы любви к личному составу имели временные ограничители.

— Значить, так! — объявлял он.— Командирам подразделений с семнадцати тридцати и до восемнадцати заниматься с личным составом любовью.

При взгляде на моего старпома из глубин памяти всегда всплывал огромный фанерный чемодан с надписью: «Привет из Фрунзе». И ещё он говорил:

— Инструкция — это дополнение к Конституции,— а потом добавлял перед строем: — Кос-ми-чес-кие ко-раб-ли вовсю… (секундочка, приличный аналог подберу) вовсю сношаются на орбите, а у нас до сих пор личный состав спит на вахте! Захмуддинов!

— Я!

— Выйти из строя!

— Есть!

— Полезай на кнехт!

Полез.

— Сделай ласточку.

— Ну, товарищ капитан второго ранга…

— Не «ну», а ласточку я сказал.

Захмуддинов делает ласточку. Старпом любуется.

— Спинку дай!

Дал спинку. Ласточка — это такая поза, когда, стоя на кнехте на одной ноге, наклоняешься вперёд, спина и ещё одна нога, поднятая в заднюю сторону, должны быть параллельны линии горизонта, а руки нужно расставить. Получается ласточка.

— Так вот, товарищи,— говорит старпом, отлюбовавшись,— вот эта ласточка обгадила нам всю малину!

Как-то у нас не было корабля, все шлялись без дела, и вот старпом решил с утра всех занять, решил провести занятие. Вызвал меня и говорит:

— Химик, проведёшь завтра лекцию «Оружие массового поражения». Договоришься с кабинетом. С восьми и до восемнадцати.

Десять часов подряд.

— Так… товарищ капитан второго ранга, они ж за десять часов обалдеют.

— Ни-че-го, не обалдеют! Так, ладно, завтра я сам проведу занятие. На тему «Воспитание личного состава». С восьми и до восемнадцати. Учись, химик, пока я жив, как надо проводить занятия.