Богдан Сушинский - Маньчжурские стрелки

— Значит, остается другое объяснение: атаман Семенов не стремится налаживать связи с бывшим большевистским генералом, отдавая предпочтение генералам Краснову и Шкуро. Да и то лишь потому, что Деникин решительно отошел отдел и, чтобы не сотрудничать с немцами, бежал из Франции за океан.

— То есть вас, князь, ко встрече с генерал-лейтенантом Власовым вообще не готовили? Я верно понял?

— Однако же мне не было запрещено встречаться с ним, — попытался Курбатов хоть как-то спасти в глазах Имоти репутацию своего атамана. — Впрочем, к генералу Краснову у меня тоже особых поручений не было. Разве что должен был передать ему привет от генерал-атамана Семенова.

— В чем же тогда заключается истинная цель вашего рейда?

По тому, как напрягся Имоти после этого вопроса, и как замерла у его губ чашечка с саке, ротмистр легко определил, что именно этот вопрос является для него основным. В квантунском штабе так и не смогли прийти к единому мнению о том, что Семенову понадобилось в Берлине, с какой стати он решил отправить туда группу диверсантов. И то, что отправлял он ее не какими-то мирными окольными путями, а самым опасным и кровавым путем — через всю Совдепию, заставляло японскую разведку еще пристальнее присматриваться и к Семенову, и к нему, Курбатову.

— Вообще-то об этом лучше было бы спросить у самого генерал-атамана.

— Спросим, — отрубил Имоти, сурово опуская уголки тонких, почти не выделявшихся губ. — Но теперь мы спрашиваем вас, ротмистр.

Такого поворота беседы Курбатов не ожидал. Он полагал, что коль уж японцы знают о его группе «маньчжурских стрелков», то значит, они знают о ней все. Поэтому теперь перед ним встал вопрос: а что именно знают о цели рейда маньчжурских стрелков на Берлин? Прежде всего его интересовало: знают ли японцы о письме Семенова фюреру Германии, которое он должен был донести до Берлина? Поскольку именно на этом секретном задании атамана Имоти может проверять его сейчас на «лояльность К императору Хирохито». И кто знает, с какой суровостью отреагируют японцы, если вдруг убедятся, что он недостаточно лоялен к их земному богу?

— Не уверен, останется ли доволен моим объяснением сам атаман Семенов…

— Останется, — выпалил, словно рубанул мечом самурайским у ротмистра над головой, подполковник.

— Если кратко, то лично мне ситуация видится таковой: атаман решил, что о нем основательно забыли и в России, и в белоэмигрантском мире. В своих публичных заявлениях и газетных статьях Краснов и его люди делают вид, что ни атамана Семенова, ни его армии попросту не существует. Притом, что именно ему была передана адмиралом Колчаком верховная власть в Сибири и на Дальнем Востоке, что только он сумел сохранить боевое знамя борьбы против коммунизма еще со времен Гражданской войны. Так вот, рейд отряда маньчжурских стрелков через всю Совдепию, по тылам красных, с боями и диверсиями, от Маньчжурии — до линии фронта с Германией… Он как раз и должен напомнить всем, в том числе обоим — в Москве и Берлине — фюрерам, о том, что белоказачья армия генерала Семенова жива; что она боеспособна и в любое время готова выступить на борьбу с коммунистами. Я достаточно убедителен в своих объяснениях, господин подполковник? — решительно поинтересовался Курбатов, давая понять, что никаких других объяснений попросту не последует.

Имоти вновь запрокинул голову и несколько минут сидел так, погруженный то ли в глубокие раздумья, то ли в бездумное самосозерцание.

Князь в этот процесс предпочитал не вторгаться, поэтому терпеливо ждал, каковой же будет реакция «русско-японца» на его просветительскую речь.

— Атаман очень недоволен тем, что Квантунская армия до сих пор не предприняла активных действий против Красной армии, — не спросил, а скорее констатировал Имоти.

— Можно сказать и так, что бездействие японской армии на русской границе давно приводит его в ярость.

Ротмистр помнил, что атаман неоднократно выказывал свое неудовольствие и старшим японским офицерам, и командованию Квантунской армии, поэтому не опасался, что своим откровением может навредить ему. В то же время рассчитывал, что такая резкость укрепит доверие подполковника японской разведки к нему самому. И не ошибся.

— Знаю, приводит… — подтвердил Имоти и, улыбнувшись, добавил: — Эта его ярость всегда потешает японских генералов. Причем потешает по двум причинам. Во-первых, они говорят: «Семенову хорошо, у него над головой не висит портрет русского императора, а над нашими головами он висит. Причем рядом с карающим императорским мечом». А во-вторых, они очень скептически относятся к боеспособности его бело-казачьей армии и уверены, что большинство казаков то ли в первых же боях погибнут, то ли разбегутся по даурским станицам, чтобы потом сдаться красным или попросту перейти на их сторону.

— Семенов так не думает. Он уверен, что как только его части окажутся на территории Даурии, они станут пополняться казаками, недовольными советской властью.

— В таком случае он плохо представляет себе, на кого может рассчитывать в даурских станицах и дальневосточных поселениях. Все боеспособные мужчины находятся под ружьем у красных. Поэтому его реальный резерв — это казаки, армейский ресурс которых исчерпан был еще в тридцатые годы.

Вновь появился карликоподобный официант, однако на этот раз кроме графинчика с саке он поставил на стол чашечки с рисом, а также чашечки с кусками любимой маньчжурами жареной конины и с какой-то зеленью.

— Не стану оспаривать, мобилизационный ресурс в даурских станицах в самом деле мизерный, — молвил Курбатов, дождавшись, пока официант исчезнет за ширмой, которая отгораживала их кабинку от пустующего ресторанного зала. — Вот только атамана убедить в этом будет трудно.

— Я бы даже сказал: невозможно. Поэтому, как видите, стараемся убеждать уже не его, а вас.

Услышав эти слова, Курбатов застыл с зажатым в зубах куском конины, удивленно уставившись при этом на подполковника.

— Но вам прекрасно известно, что никакого влияния на генерал-атамана у меня нет. Я никогда не принадлежал к людям, вхожим в его дом или хотя бы в его штаб.

— Вы вообще мало знакомы с атаманом, — поддержал его Имоти. — Но именно это придает японской контрразведке уверенности, что вы не подпадаете под его властные взгляды на современный мир.

— И что из этого следует? Говорите откровенно, господин подполковник. Разговор останется сугубо между нами. И потом, не зря же вы оставили за дверью этого ресторана полковника Родзаевского. Очевидно, расчет был на очень откровенный разговор, разве не так?

— Ход ваших мыслей меня удовлетворяет, — отвесил сугубо японский поклон подполковник. Что-что, а в умении отвешивать поклоны по случаю и без случая этот японо-русский офицер научился. — Нам очень хочется, чтобы вы дошли до Берлина. Чтобы облегчить ваш путь, мы дадим вам несколько наших явок, о которых в группе будете знать только вы и к помощи которых прибегнете только в самом крайнем случае.