Богдан Сушинский - Маньчжурские стрелки

— Почему ты… с такой покорностью? Без крика, слез, причитаний?

Они оба понимали, что возможности вот так, откровенно, поговорить у них больше не будет. И старались всячески поддерживать этот диалог, подбрасывая и подбрасывая в него слова, словно сухие ветки в угасающий костер.

— Так ведь поняла, что судьба моя такая.

— Судьба… Кто способен предопределить ее?

— Людоловы. Кругом зверье и людоловы, — задумчиво твердила Ксения, погруженная в свои мысли и тревоги. — Смерти боюсь, смерти. Вы ведь их всех троих… Я же вроде как свидетельница.

Курбатов мрачно кивнул. Ему было неприятно, что девушка заговорила о себе как о свидетельнице. Но страшная правда положения, в котором она оказалась, как раз и заключалась в том, что оставить ее в живых для диверсантов равносильно самоубийству. И все, кто находился сейчас в доме, прекрасно понимали это.

— Тебя здесь не было, ты ничего не видела. Не была и не видела. В этом твое спасение. И теперь, и потом, когда к тебе начнут подбираться энкавэдисты.

— Я ничего не скажу им, ничего. Только бы ты спас меня, только бы спас. Я и забеременею от тебя, — тихо прошептала Ксения ему на ухо, ощутив, как вожделенный огонь страсти охватывает все ее женское естество. — И рожу от тебя. Сына. Кто будет со мной потом, уже не важно — ведь так, ведь правда? — выспрашивала она, то впадая в безумие экстаза, то возвращаясь к осознанию, что отдается тому, кто ей действительно понравился. — Ты мой, князь, ты мой… князь.

Сплыло еще не менее получаса, прежде чем, опьянев от ласки, Курбатов вошел в комнату, в которой его ждали маньчжурские стрелки. Ксению он оставлял с чувством вины перед ней и твердым намерением вернуться. Во что бы то ни стало вернуться. Пусть даже через несколько лет.

— Кто на посту? — спросил князь, заграждая собой дверь, ведшую в комнату любви.

— Радчук, господин подполковник, — ответил фон Тирбах. Все кроме Власевича продолжали сидеть за столом, делая вид, что то, что происходит за дверью, их совершенно не интересует. Власевич же нервно прохаживался по комнате.

— Позволите? — вплотную приблизился к Курбатову Кульчицкий.

Князь молча смерил его взглядом. Это выглядело настолько комично, что Власевич не выдержал и громко рассмеялся. Командир группы словно бы приценивался: достоин ли подъесаул быть осчастливленным местной салонной львицей.

Кульчицкий побледнел, однако у него хватило выдержки не оглянуться и вообще внешне никак не отреагировать на бестактность подпоручика.

— Я не понял, господин подполковник. Девица стала запретным плодом? Теперь она только для белых? Я ведь ее не трогал. Под слово офицера.

Курбатов пребывал в нерешительности. Просто взять и не пропустить Кульчицкого к Ксении было бы вызывающе несправедливо. Каких-либо убедительных аргументов, исходя из которых, можно не позволить всем остальным офицерам прикасаться к девушке, он тоже не находил. Заяви князь, что Ксения понравилась ему, — это вызвало бы приступ гомерического смеха и холодного мужского презрения.

— Только ведите себя с ней по-человечески, подъесаул, — единственное, на что осмелился Курбатов.

— Это ж как понимать, подполковник? Объяснили бы, что значит вести себя с женщиной «по-человечески». А то, клянусь рыцарской честью рода Кульчицких… — гневно запнулся есаул на полуслове.

Курбатов так и не освободил ему путь. А когда поляк протискивался мимо него, еле удержался, чтобы не остановить. Решительно, пусть даже грубо.

— Ревность, господин подполковник, ревность, — уловил его настроение Кульчицкий. — Понимаю, сам бывал подвержен этому унизительному чувству. Этому оч-чень омерзительному чувству, князь…

Титул Курбатова он по-прежнему произносил с завистью. Как и титул фон Тирбаха. Все еще не мог простить своим предкам, что за всю многовековую дворянскую родословную так и не сумели добыть хотя бы титул барона.

— Как это понимать, князь? — появился Кульчицкий буквально через несколько мгновений. И Курбатов ощутил, что из комнаты, в которой осталась Ксения, потянуло вечерней лесной влагой.

Он молча взглянул на подъесаула.

— Вы дали ей уйти, — процедил Кульчицкий, — а после этого устроили спектакль?

Курбатов, а за ним Иволгин и Власевич, бросились в комнату, подбежали к открытому окну.

Они видели, как по опушке леса бежала совершенно нагая девушка. Даже отсюда, издалека, тело ее казалось чарующе прекрасным.

— Вот уже не предполагал, что женщины в ужасе убегают от вас, Кульчицкий! — спас ситуацию Иволгин.

— Она была прелестна и нежна, — продекламировал Власевич, выхватывая пистолет.

— Отставить, — резко отбил его руку Курбатов. — В ту же минуту выхватил пистолет Кульчицкий. Выстрелить он не успел, это сделал стоявший на посту Радчук. Заметив девушку уже на опушке, он пробежал вслед за ней несколько метров, но, поняв, что не догонит, скосил автоматной очередью. Курбатов видел, как, подсеченная пулями, девушка вознеслась вверх, словно стремилась воспарить над грешной землей и, распластав руки, упала на куст. На тот самый, на котором еще недавно лежало тело ее жениха.

Какое-то время все мрачно молчали, глядя на неподвижное тело оголенной сибирячки. Чолданов положил руку на плечо Курбатова.

— Не стоило бы, конечно, понимаю, но… Да упокоится душа ее мятежная. Сибирь велика.

— Спор решен не в нашу пользу, господа, — согласился Кульчицкий.

— Погибла прекрасная русская девка, — возмутился Власевич, — а вы рассуждаете у ее тела, словно стоите на скотомогильнике. Пора уходить, командир. Кончилась наша таежная побывка.

Отыскать старое кладбище и нищего на нем оказалось делом несложным. Выслушав его, нищий — еще довольно крепкий седобородый старик — недоверчиво осмотрел Курбатова и сердито пробасил:

— Говоришь ты что-то не то, служивый. Слова какие-то чумные.

— Передай, что велят.

— Кому ж передать, адмирал?

— Кому велено.

— А мне велено все, что ни услышу, в энкавэдэ передавать, — насмешливо уставился на подполковника нищий. И Курбатову показалось, что хитроватые глаза его, ироническая улыбка делают нищего намного моложе, чем он предстает перед сердобольными горожанами.

— В энкавэдэ и передай, жук навозный.

— Неучтиво говоришь, адмирал, неучтиво, — смиренно укорил его нищий.

Курбатов понял, что что-то не сработало. Нищий ведет себя явно не так, как должен был бы вести. К тому же рядом с ним не оказалось мальчишки.

Князь отошел от нищего, внимательно осмотрел руины церквушки и черневшие рядом с ней еще более древние руины часовенки. Краем глаза он следил за «адмиралом», а тот, в свою очередь, так же внимательно отслеживал каждый его шаг. Однажды он даже приподнялся, чтобы видеть, что подполковник делает за руинами. И тогда Курбатов убедился, что, несмотря на броскую седину, это еще крепкий мужик, который едва дотягивал до шестидесяти и вряд ли должен был нищенствовать здесь, вместо того, чтобы трудиться.