Валерий Ларионов - Афганский «черный тюльпан»

Таким образом, 40-я Армия часто оказывалась под ударами с двух сторон: открытой борьбой с ними моджахедов, пришедших с Пакистана и внезапных предательских ударов «союзников». В противоборство, по разные стороны «баррикад», втягивалось все большее число населения Афганистана и к концу 1981 года вся страна была объята пламенем полномасштабной войны. Советская армия проводила против моджахедов, среди которых было много иностранных наемников, частные и полномасштабные операции, в ходе которых гибли не только моджахеды, но и много местных жителей. Моджахеды тоже наносили советским частям внезапные и ощутимые удары, растворяясь среди населения, одновременно грабя и издеваясь над ним. Получалось как в любой войне: население страдает от нее больше, чем воюющие стороны.

В военных палаточных городках советских подразделений, несмотря на мощь Советского Союза, повседневная жизнь была полна лишений и нехваток. Сказалась извечная русская притча: «долго запрягаем…». Неповоротливость и пассивность тылов армии приводили к убогому существованию солдат, сержантов, прапорщиков и офицеров в отдельных гарнизонах, где отвратительным было питание, а то и полного полумесячного голода, невозможность смены постельного и нательного белья. Воду для питья брали из грязных арыков, там же мылись сами. Вши заедали личный состав. К концу второго года присутствия в Афганистане, четверть 40-й Армии были больны инфекционным гепатитом тяжелых форм и находились на излечении в различных городах Советского Союза. Если учесть, что еще одна четверть, с большим лишком, составляла не боевые подразделения, как то ремонтные, хозяйственные и другие, то оказалось, что к этой осени 1981 года только небольшая часть 40-й Армии выполняла боевые задачи, рассчитанные на полнокровные подразделения и части..

В таких условиях военной, политической и бытовой обстановки в армии было все: героизм и отвага, трусость и предательство, карьеризм и бескорыстие. Впрочем, как в любой армии и в любой другой войне.

На другой день старший лейтенант Потураев пришел в часть позже обыкновенного. Пока дождался в фотоателье необходимых снимков для загранпаспорта, пока покупал себе в универмаге зимние перчатки на дорогу, которых у него не было, время подошло к полудню. В строевой части ему выдали предписание для прибытия в штаб округа завтра в 9–00 и он пошел к себе в артиллерийский дивизион попрощаться с сослуживцами. Там его ждали. Командир дивизиона решил проводить своего офицера по всем неписаным правилам. Организовали импровизированный стол, на столе водка, соленые огурцы, хлеб, сало, лук. Обыкновенный стол обыкновенных мужчин. Пришел начальник артиллерии подполковник Кривошеий. Офицеры и прапорщики дивизиона суетились в коридоре, неся табуретки и стаканы.

Кривошеина и Потураева посадили во главе стола. Разлили в стаканы водки. Командир дивизиона майор Дикан-ский взял слово: «Товарищи офицеры! Сейчас мы провожаем наших однополчан… Заходите! Не стойте в дверях», — прервал свою речь Диканский, увидев вошедших: капитана Троянова, капитана Царегородцева и лейтенанта Ласкина. Все подвинулись и им тоже налили водки. «Сейчас мы провожаем своих однополчан Кривошеина, Потураева, Царегородцева, Троянова и Ласкина. Им выпала честь представлять нашу часть в боевой обстановке в Афганистане. Хотя сведения оттуда поступают миролюбивые, пресса и телевидение показывает только улыбающихся наших солдат, сажающих аллеи фруктовых деревьев, мы догадываемся, что вам придется не только сажать деревья. Я, как командир дивизиона, уверен в старшем лейтенанте Потураеве Евгении Михайловиче, как в опытном офицере-артиллеристе. Другие убывающие офицеры тоже специалисты своего дела. Хочу пожелать вам всем честно отслужить эти два года, вернуться живыми и с орденами на груди. За вас!» Все встали и ударились своими стаканами со стаканами отъезжающих. Все вдруг начали говорить пожелания, перекрикивая друг друга, глухо стучали граненые стаканы. Выпили и налили еще. Встал со стаканом в руке командир батареи Потураева капитан Носонкин:

«Товарищи офицеры! Уезжает из нашей батареи один из лучших офицеров. Полтора года мы вместе создавали ее по крупинке, не считаясь ни со временем, ни с личной жизнью. В том, что сейчас личный состав обучен и готов выполнить любую боевую задачу, есть немалая доля старшего лейтенанта Потураева. Грамотный артиллерист, он обучал солдат и сержантов всем секретам работы у орудий. Спасибо, Женя! За тебя! За всех уезжающих! Чтобы живыми вернулись к нам!»

Застучали стаканы. Потураев и второй раз едва пригубил немного водки. За столом оживленно заговорили, нет-нет, поднимая стаканы, глазами обращаясь к нему и другим виновникам застолья. Они тоже мало выпивали, так как знали, что сегодняшний вечер — последний в кругу своих семей.

Отъезжающих дружно проводили до КПП и Потураев пошел домой знакомой дорогой. Наташа и Анечка ждали его. Весь последний вечер они все втроем были рядом. Евгений не выпускал Анечку с рук. И за столом держал ее на коленях, и после ужина постоянно прижимал дочку к себе, целуя то в ушко, то в щечку. Наташе спокойствие давалось нелегко, но уже без слез она еще раз перебирала уложенные в чемодан вещи. Не забыла ли что-нибудь положить? Наташа напекла его любимых пирожков и вместе с железной и плоской банкой селедки «Иваси» приткнула пакет между зимней шапкой и тельняшками Евгения.

Уложив Анечку спать, Наташа и Женя долго обсуждали их дальнейшую жизнь.

— Как договорились, Наталя, я завтра утром уеду во Львов, а вы с Анечкой, взяв с собой самое необходимое, уезжайте в Коммунарск. Как только будет первая возможность — я вам напишу и сообщу свой адрес. Ну, не плачь, не плачь, Наталя! Все хорошо будет! Не надо!

Наташа опять плакала у него на плече. «Уже ничего не изменишь, от нас ничего не зависит», — думала она. И от сознания такой беспомощности еще жалобнее подвывала в его плечо.

Утром вся небольшая семья Потураевых была на железнодорожном вокзале. До отхода электрички оставалось десять минут. Здесь же находились и другие уезжающие офицеры с семьями. Только лейтенант Ласкин с небольшим чемоданчиком был в одиночестве.

Евгений держал Анечку на руках, а Наташа с припухшим от слез лицом прижалась к его плечу. Все уже сказано и они стояли молча, прижимаясь друг к другу. Подошла электричка, открылись ее автоматические двери. И народ наперегонки бросился на посадку.

— Женя! Мы тебя любим и будем ждать всегда, всегда! Ты только нам быстрее напиши, а уж мы с Анечкой часто тебе писать будем. Анечка, поцелуй папу!

Аня, не совсем понимая слез мамы, обняла Потураева своими пухленькими ручонками. Евгений поцеловал ее в носик и передал дочку Наташе и взял чемодан в руку.