Станислав Олейник - Правоверный

— Не может быть!.. — едва слышно шептали его дрожащие губы. — Не может быть… Да это же мой сын! — потрясенно оглянулся он в сторону кухни.

— В проеме двери стоял и наблюдал за ним улыбающийся Зверев.

— А кто в этом сомневается? — продолжая улыбаться, тот подошел к столику, и поставил свежие чашечки с кофе.

— Ну, медведь, раздавишь меня! — шутливо отбивался он, от радостных объятий обалдевшего от неожиданных вестей Чумакова.

— А фотографию-то верни, Володя, верни. Посмотрел и хватит. — Зверев взял фотографию, щелкнул зажигалкой и поднес к ней трепещущий огонек.

Чумаков молча наблюдал, как скручивается в пламени, то, что только что было фотографией. Вот от нее остался небольшой уголок, который был зажат в пальцах Зверева. Еще мгновение, и сгорев дотла, также, как и все остальное, он превращается в кучку пепла.

— Да, Володя, это твой сын, — Зверев снова опустился в кресло. — И живет Алена с ним у твоих родителей, вот уже четыре года. Почти сразу, как умерла ее мать. Твоя мать случайно увидела их в городе. Алену она знала и раньше. Помнишь, ты как-то приводил ее к себе домой?

Чумаков молча кивнул. На ресничке его дрожала слезинка.

— Увидев рядом с Аленой мальчика, она сразу поняла, что это ее внук… Вот так-то Володя.

— Как его зовут? — еле слышно прошептал Чумаков.

— Сынишку-то? — А Володей, как и тебя. Так сказать, Владимир Владимирович Чумаков.

Когда выпили еще кофе, который раз перекурили, первым нарушил молчание Зверев.

— Ну, а теперь, Володя, пора нам приступить и к деловой части нашей встречи. Он достал из кармана диктофон, скэллер, и все положил на стол. — Разговор у нас с тобой будет очень долгим…

Было уже далеко за полночь. Они долго говорили о прошлом, настоящем, будущем.

— Объясните мне, Игорь Михайлович, — с болью спрашивал Чумаков, что происходит? Как так могло случится, что страны, которая была великой державой, уже нет?

— Многое случилось, Володя, — с горечью покачал головой Зверев. — Распад начался уже давно, но мы, к сожалению, не придавали этому значения. А когда поняли, было уже поздно. Поздно поняли, что политики нас просто предали.

— Но почему?.. Почему получилось так, что видя, как предают страну, наше ведомство просто закрыло на это глаза? Почему ничего не предпринимали?

— Пытались, — грустно вздохнул Зверев, доставая из пачки неизвестно какую по счету сигарету. — Пытались, — повторил он, даже танки направляли на Москву. Но все, Вова, было бесполезно. Та система, в которой мы жили, и погубила страну. Она уничтожила саму себя. Она мешала нормальному существованию стране, которая была уже на грани деградации.

— Но зачем было ее разваливать?

— Ты же знаешь, кто ее развалил.

— Но вы же все молчали!..

— Володя, как ты не понимаешь, было уже поздно. Народ уже не принимал прежней системы. Вот и разбежались, чтобы через какое-то время всем снова собраться.

— Вряд ли, Игорь Михайлович, это произойдет быстро, да и мои «хозяева» едва ли согласятся на это, — вздохнул Чумаков, и откинувшись в кресле прикрыл глаза.

— Какая-то ерунда получается, Игорь Михайлович, — подал он первым голос. Зачем тогда нужен был Афган? Ведь мы там были, как представители великой страны. Мы гордились своей державой. Так что произошло со всеми нами? А как же наша присяга?

— Такие вопросы задают многие, — вздохнул Зверев. Но многие из нас так и не поняли, что мир очень изменился. Изменилось сознание людей, настрой всей страны. Дошло до того, — с горечью добавил он, — что стали доказывать, что ничего хорошего у нас не было, что вся наша история за последние семьдесят лет, ну, как бы тебе сказать помягче, одно дерьмо, что ли. Что нашими руководителями были маньяки Ленин, Сталин, Троцкий, или слабоумные дегенераты Хрущев, Брежнев, Черненко. Стали много говорить о репрессиях. Говорить, что едва ли не все население страны было стукачами, либо палачами… И пошло и поехало. Теперь уже дошло до того, что ввод войск в Афганистан назвали преступлением. А значит, и мы с тобой, Володя, уже не герои, а преступники. Вот ты говоришь, подняли бы дивизию и направили на Москву. Так любого генерала, кто принял бы такое решение, арестовали бы собственные офицеры… Ты просто многого еще не знаешь… И еще, Володя. Ты знаешь, что недавно заявил глава нынешней Службы внешней разведки Е. Примаков в интервью английской газете «Санди таймс»? — И не дожидаясь ответа, продолжил:

— Он заявил: «Если западные разведывательные службы прекратят свою деятельность в нашей стране, мы сможем договориться о взаимном прекращении шпионажа — при условии правительственных гарантий».

— Я читал об этом заявлении, — подал голос Чумаков, — и не понял, что это? Извините, но такой наивности, или просто… Извините, я даже не найду нужных слов… от глубоко уважаемого мною Примакова, я совсем не ожидал.

— Ожидал, не ожидал, Володя, но сокращения в центральном аппарате набирают силу… Вот так-то. Мы, ветераны, просто в шоке от всего, что происходит… Вот ты сейчас в Германии, в объединенной Германии, — Зверев негромко кашлянул. — и тебе, наверняка, из ваших, цэрэушных аналитических справок известно, что уже в середине восемьдесят девятого было ясно, что Советский Союз теряет ГДР. Это прекрасно понимал и Эрих Хонекер. Ты не знаешь, Володя, но тогда Крючков обратился к Горбачеву с предложением о принятии радикальных мер. И хотя все обговаривалось в режиме жесточайшей секретности, утечка информации все же была. А ГДР, тем временем, продолжала рассыпаться. Бегство восточных немцев в ФРГ, уже ничем нельзя было остановить…

— Да, я знаком с этой информацией, — подал голос Азаров. — Хонекера сместили, а пришедшие на его место Кренц и Модров уже не могли спасти положение. В последнее время даже требовали от Советского руководства вооруженного вмешательства…

— Да, так оно и было, — снова поддержал разговор Зверев. — Но танки так и остались стоять в ангарах, а Берлинская стена рухнула.

— Я читал об этом в справке, Игорь Михайлович, — Чумаков поднялся с кресла и прошелся по комнате. Там красной чертой подчеркнуто, что в этом вопросе Советский Союз активно сотрудничал с американцами…

— А что было делать? — перебил его Зверев, — процесс объединения Германии был уже давно предрешен.

— Да, я это понимаю. Но как получилось, что человека, который много лет жил в нашей стране, потом длительное время был руководителем ГДР, взяли и предали? Что, Горбачеву никто не мог ничего сказать?

— Задай, что попроще, Володя. Я этот вопрос неоднократно задавал и себе. И не нашел ответа. Не нашел ответа, почему мы предали и Наджибуллу в Афганистане. Да, Володя, — неожиданно оживился Зверев. — Знаешь, когда выводили наши войска из Афганистана, я был там, за пограничным мостом, на митинговой трибуне. Колонна прошла. На той стороне оставался только один БТР. БТР командующего 40 Армией. Борис Громов, шел тогда большую часть по мосту пешком. Только потом все узнали, что дал он себе такой обет. Но не это главное, Володя. Словами, то что увидел я, увидели все, кто там был, не передать… Это нужно было видеть… Навстречу ему бежал подросток, оставшийся после трагической гибели матери один. Это был сын Громова, — Максим… Все были потрясены… Казалось все. Точка в этой десятилетней, героической и трагической войне, поставлена… Но оказалось, нет. Война продолжается, Володя…