Владимир Мильчаков - Повести и рассказы

Марта и Эльза, обнявшись на кровати, перешептывались о чем-то своем, очень тайном, очень важном и очень интересовавшем их обеих. Дядюшка Клотце и двое пришедших сидели за столом и негромко разговаривали. Говорил, собственно, только Ганс, а остальные внимательно слушали.

— Туда мы быстро проникнуть не сумеем, — говорил Ганс. — Ясно, что на место Макса они подберут какого-нибудь отъявленного нациста. А передачу надо вести. Значит, остается только одно: отдать шифровку. Ее пустят в эфир в другом месте.

— Подожди, Ганс, — перебил говорившего товарищ. — Может быть, советское командование уже получило наши сигналы. Сколько передач сделал Бехер?

— Бехер сделал восемнадцать передач, — ответил Ганс — Может быть, ты и прав, Генрих. Я тоже думаю, что советское командование уже получило нашу шифровку, но догадка — еще не уверенность. Я советовался с товарищами. Они считают, что передачи надо продолжать. А сейчас наша главная задача — вытащить Макса. С этим медлить нельзя.

— А как с листовками? — спросил Клотце.

— Товарищи говорят, что печатать листовки стало очень трудно. И перевозить опасно. Слежка усилилась.

— Еще реже присылать будут?

— Верно, реже. Значит, нам нужно быть оперативнее. Все, что мы получим, будет сразу же распределяться по группам. Наша доля должна быть расклеена в день получения. Вернее, в ночь получения.

— Я думаю, что мы все же начнем печатать листовки в моем подвале, — предложил Клотце. — У меня там, за старыми бочками, местечко очень удобное…

— Нет, — решительно отрезал Ганс. — Наши товарищи считают необходимым сохранить «Золотого быка» чистым от подозрений и слежки. — Видя, что старик расстроен отказом, Ганс положил свою сухую твердую ладонь на пухлую руку Клотце: — Не хмурься. Ты и так немало делаешь для нашей борьбы. Листовки будут печатать на старом месте.

— Сейчас с информацией станет труднее. Некому перехватывать новости по радио. Макса-то нет… — озабоченно проговорил Генрих. — Но ослаблять борьбу мы не имеем права.

— Как ты думаешь, Ганс, — негромко осведомился Клотце, — его будут судить?

Ганс досадливо махнул рукой.

— Какой там суд! Два-три офицера соберутся, напишут приговор военного суда, и все.

Генрих взглянул на часы.

— Странно, что Карл сегодня так запаздывает.

— Зато он узнает все о Максе Бехере, — по-прежнему тихо проговорил Клотце.

Шептание на кровати сразу прекратилось. Две сестренки, как по команде, настороженно подняли головы.

— С Максом дело обстоит плохо, — вздохнул Ганс. — Как только выясним, где он находится, надо срочно выручать его. Товарищи рекомендуют поручить это Карлу Зельцу. Ему в помощь дадут ребят с железной дороги.

— Тогда и Карлу нельзя будет оставаться здесь, — донесся с кровати встревоженный голос Эльзы.

— Это будет зависеть от обстоятельств, — ответил Ганс.

Негромкий стук в ставень заставил всех вздрогнуть.

— Это Карл! — радостно вскрикнула Эльза и, быстро спрыгнув с кровати, исчезла за дверью.

В самом деле, это был Карл. Высокий и широкоплечий, он, казалось, заполнил собой все свободное пространство небольшой комнаты. Карл медленно подошел к столу и, не здороваясь ни с кем, молча сел на свободный табурет.

— Что тебе удалось узнать, Карл? — нетерпеливо спросил Генрих.

Карл Зельц, словно собираясь с мыслями, молча осмотрел присутствующих. Но, прежде чем он успел ответить, в разговор вмешался Ганс.

— Послушай, Карл, — заговорил он, понизив голос — Посоветовавшись, мы решили освобождение Макса Бехера возложить на тебя. В помощь дадим тебе очень хороших ребят. Железнодорожников.

Карл перевел на него растерянный взгляд.

— Ребят не надо, Ганс. Поздно, — проговорил он сдавленным голосом.

— Как поздно? — схватил его за руку Клотце, приподнимаясь с места.

— Поздно. Макса расстреляли!

— А-а-а! — раздался в наступившей тишине вопль Марты.

— Когда? Где? — первым опомнился Ганс.

— Сегодня, около полудня. На Светлой полянке.

Несколько минут все молчали. Только рыдания Марты да шепот утешавшей сестру Эльзы нарушали тишину.

— А что в Грюнманбурге? — глухо проговорил Ганс.

— Все то же. Рация еще не работает. Сменщики Макса отправлены в концлагери. Едва ли их довезут: чуть живые после допроса. В лабораторию «А» приехала новая начальница, Лотта Шуппе. По отзывам, настоящая стерва. А в остальном все по-старому.

— Даже взрыв их не напугал, — сокрушенно проговорил дядюшка Клотце.

Зельц саркастически рассмеялся:

— Напугал!.. Да взрыв-то и показывает, что дело близится к концу, что у наших людоедов скоро будет оружие небывалой мощности. Все записи опытов сохранились. Этой самой Шуппе остаются только последние расчеты. А там…

— Неужели успеют? — воскликнул Генрих. — Да что же это будет? Где же русские?! Слышат ли они нас?

— Спокойнее, Генрих! Истерики никому не нужны, — твердо заговорил Ганс. — Русские не опоздают. Может быть, они уже здесь. Может быть, советские люди есть уже и в самом Грюнманбурге. Я знаю русских. Их ничем не остановишь.

— Ну, в Грюнманбург-то им пробраться трудно, но ведь это и необязательно. Лишь бы они узнали, — уже успокаиваясь, ответил Генрих.

— Сегодня в «Золотом быке» были двое новых, — словно отчитываясь, заговорил Клотце. — Один-то, сразу видно, — головорез. На Востоке не добили, лечиться приехал. А второй — подозрительный.

— Он по-немецки странно говорит, — отозвалась с кровати Эльза. — Он не немец, по-моему. Интересный мужчина, брюнет, а лицо белое, розовое.

— Но почему-то на нем был мундир эсэсовца… — задумчиво проговорил дядюшка Клотце.

У подполковника Черкасова, как он говорил, не было времени для «лирических переживаний». Занятый множеством чрезвычайно хлопотливых дел, требовавших большого напряжения сил, подполковник целыми сутками был в движении, на людях, приказывал, убеждал, спорил и организовывал. Предельная загруженность не давала ему возможности в течение дня вспомнить о майоре Лосеве и его группе. Лишь к ночи, когда самые срочные дела бывали закончены, подполковник Черкасов начинал озабоченно поглядывать на часы. Приближалось время радиосвязи с группой Лосева.

Когда до назначенного срока оставались считанные минуты, подполковник Черкасов торопливо направлялся в левое крыло здания. Здесь, в нескольких комнатах, отделенных от остальных помещений капитальной перегородкой, всегда стояла тишина. Люди, работавшие в этих комнатах, говорили шепотом или вполголоса, и тишина нарушалась только стуком телеграфных ключей да негромким гудением и попискиванием аппаратов.

Открыв дверь в одну из этих комнат, подполковник на цыпочках входил и молча садился рядом с дежурным радистом. Приближалась минута, когда должен был начать свою работу передатчик Лосева. Не глядя на часы, подполковник Черкасов догадывался, когда эта минута наступала: лицо радиста вдруг становилось тревожно сосредоточенным, брови сходились к переносице и во взгляде появлялся такой блеск, как будто радист не только слышал, но и видел отрывистые звуки, плывущие в ночном пространстве.