Иван Черных - Штопор

— Староста предлагает помощь, — пояснил царандой.

— Хорошо, — согласился Николай. — Наши солдаты будут выносить из отсека, а дехкане укладывать мешки и коробки вон там, в стороне.

Мезенцев и Савочка расставили десантников цепочкой у вертолетов. К ним присоединились дехкане. Мальчишки лет десяти-двенадцати тоже лезли в помощники, но их отгоняли.

Не успел Савочка выйти из вертолета, как Николай был уже в кольце мальчишек и девчонок. Неожиданно среди них появилась симпатичная молодая женщина с большими черными глазами и сердито прикрикнула на них. Пацаны разбежались.

— Зря вы, — укорил Николай женщину. — Они голодны.

Женщина чуть прищурила свои большущие глаза, гордо вскинула голову и, круто повернувшись, ушла, не удостоив его словом.

«Она совсем не похожа на соотечественниц, — отметил Николай. — И одета опрятнее, можно даже сказать, модно — в легкой кремовой блузке, узкой серой юбке с большим разрезом сбоку, непокрытая — густые черные волосы спадали на плечи, в ушах красивые серьги. И вид не как у других, не отягченный заботами, а независимый, гордый, вызывающий».

Женщина вошла в толпу, остановилась и обернулась. Николай обратил внимание, что присутствующие тоже следили за ней с любопытством, будто видели впервые. Кто она и почему вмешалась, в общем-то, несвойственное женщинам дело: в присутствии мужчин здесь не принято командовать даже ребятишками?

Симпатичная незнакомка заметила, что за нею наблюдают, и углубилась в толпу.

Разгрузка подходила к концу, лица дехкан светлели, в толпе нарастало оживление. Пацанов уже трудно было удержать, и они то носились вокруг, то, юркнув под вертолеты, трогали руками стойки колес, створки люка, обшивку. Николай поискал глазами женщину в кремовой блузке — чем-то она заинтересовала его — и, не найдя, собрался лезть в кабину, когда увидел мальчугана.

Пацан покрутился у вертолета Николая и перешел к группе Сташенкова. Он прополз под хвостом, приблизился к подвесному баку и что-то прилепил снизу.

И бегом в толпу.

Николай бросился к вертолету Сташенкова. Нагнулся и оторвал от бака магнитную прицепку — металлическую коробку с часовым механизмом.

К Николаю подбежал царандой, выполнявший роль переводчика. Поцокал языком и выругался по-своему. Пояснил:

— Душманы, покарай их Аллах.

— Очень уж юные душманы, — грустно усмехнулся Николай.

— Мы его поймаем и накажем.

Подошел староста с капитаном ХАД. Капитан сказал что-то царандою, и тот устремился в толпу. Пацанов от вертолета словно ветром сдуло. Николай отдал мину капитану.

— А ты спрашивал, какой навар мы будем иметь, — услышал Николай ироничный голос Савочки. — Мы им пироги и пышки, а они нам мины да шишки.

— Как волка ни корми, он все равно в лес глядит, — констатировал Мезенцев.

«Да, — подумал Николай, — что бы мы для них ни делали, все равно они будут считать нас оккупантами. И попробуй переубеди их».

Минут через пять царандой притащил за руку упирающегося, в слезах, «диверсанта».

— Вот он, — и встряхнул перед Николаем пацана. — Что прикажете с ним сделать?

— Задавить, как клопа вонючего, — подошел Сташенков. — Его от голода спасают, а он — мины…

Сквозь толпу к ним снова пробилась женщина в кремовой блузке. Остановилась, горя глазами, как у разъяренной волчицы, готовой кинуться на тех, кто забрал ее волчонка.

— Ваш? — спросил Николай.

Женщина вздрогнула, мотнула головой и что-то сказала.

— Говорит, нет, — перевел царандой. — Но требует отпустить, он, мол, ничего еще не понимает.

— В десять лет не понимает, что такое мина и что такое жизнь и смерть? — И обратился к мальчишке: — Кто дал тебе эту «игрушку»? И за что ты хотел убить меня? Разве я чем-то тебя обидел?

Царандой заговорил с пацаном, и тот снова захныкал. Потом сквозь слезы рассказал: его заставил моджахед. Обещал много афгани. А если не сделает, то убьет его мать, братьев и сестер.

— Где у него отец?

— Погиб в восемьдесят втором.

«Вот и ответ, почему они нам „мины да шишки“, — мысленно возразил Николай Савочке. — Их заставляют. Даже малышей не щадят. И тут ничего не поделаешь».

— Отпустите его, — сказал Николай царандою. Тот непонимающе уставился на майора.

— Его надо расстрелять.

— Отпустите, — повторил Николай и помог освободить руку мальчика.

Когда Абдулахаб вернулся из недельного отпуска, разрешенного Масудом — чтобы нашел жену, и сообщил, что ее нигде не обнаружил, сардар не поверил — видно было по испытующему взгляду, которым он пронзал сарбаза, — но сочувственно кивнул и обнадеживающе пообещал: «Еще найдешь, никуда жена не запропастится. И оценишь мою благосклонность: я разрешил ей уйти, подвергая отряд опасности — слишком много знала она». «Земфира не из тех, кто продает единоверцев», — возразил Абдулахаб. «Кто знает, — усомнился Масуд. — Будем надеяться. Во всяком случае, женщина не должна стоять между сарбазами, когда решается судьба родины». — «Так, мой господин», — согласился Абдулахаб.

Но Масуд и этому не поверил, приставил тайных соглядатаев, которые днем и ночью не спускают с него глаз. Знает кошка, чье мясо съела, как говорят русские, боится мести. И как ни оберегается, Абдулахаб дождется своего часа, расплатится за поруганную честь жены…

Земфиру он разыскал на второй день — у них заранее была договоренность, в каком кишлаке осесть на случай потери друг друга, — и пожалел, что сразу не заглянул в Шаршариф, считал, что жена в отряде. Моджахеддины же на его вопрос пожимали плечами: спроси у сардара; Масуд ответил, что жена его пропитана духом шурави, своенравная и непочтительная, подавала плохой пример не только женщинам, но и моджахеддинам, потому он не стал держать ее в отряде, разрешил уйти на все четыре стороны.

— Знаю, что ты ее любишь, и в знак нашей дружбы не покарал ее, хотя она заслуживала того, — говорил он потом не раз. — Нам, слугам Аллаха, нужны другие жены, и ты еще найдешь усладу у настоящей мусульманки…

После первого же набега, когда было расстреляно двадцать семь представителей и активистов народной власти, в доме начальника царандоя Масуд со своими телохранителями застал жену слуги закона, женщину лет тридцати, и дочь лет двенадцати. Забрав все вещи, Масуд дал знак телохранителям выйти.

— Останься, Абдулахаб, — остановил казначея. И кивнул на девочку: — Она твоя. А я с мамашей разговеюсь…

Он хотел девочкой откупиться от мести. Абдулахаб принял подарок господина, но слишком это была дешевая плата за надругательство над женой — мало того, что сам насильно держал ее в наложницах, так в завершение, устав от ее сопротивлений и открытых оскорблений, отдал на ночь самому страшному и жестокому телохранителю — Азизу.